Герман Кант - Остановка в пути

Трижды парень покачал головой, и трижды я слышал вопрос: долго я буду ждать, что и по-польски никакой не вопрос, и теперь шеф говорил все тише и тише, переводчик в точности следовал за ним, потом шеф ткнул в мой маскхалат, и переводчик тоже вроде бы воспроизвел его жест, и оба стали внушать парню, ему, мол, наверняка не раз и не два, когда он видел эти пантерьи пятна, мечталось убить, мечталось вцепиться в горло, сейчас для этого, правда, тоже момент неподходящий, поскольку kierownik’и договорились с ними о моей безопасности, но, если кто-нибудь харкнет мне в глаза истинно еврейским харком, я, надо думать, не подохну, так прошу.

Признаюсь, того, что мне пришлось в эти минуты осмыслить, было многовато; я улавливал отдельные слова, но в толк их взять не мог; я отмечал какие-то пустяки, к примеру, что у переводчика один раз не нашлось подходящего выражения, а такое слово, как «харк», у него прозвучало премерзко; но самое главное я понял только тогда, когда парень в меня плюнул. И когда дуболомы надавали ему оплеух. И когда шеф и его толмач объявили ему, что они благодарят его; они-де хотели лишь показать, что получается, когда дирекция тюрьмы ходатайствует о безопасности пантеропятнистого.

— Нужна была демонстрация, — заявил шеф парню, подняв указательный палец до уровня своих глаз, переводчик сказал то же самое, едва-едва приподняв руку и чуть-чуть приподняв палец, — нужна была демонстрация, и нам потребовался человек великой силы духа, поэтому для сего действа я избрал вас, пан Херцог. Я к тому это говорю, чтобы никто не подумал, будто мы что-нибудь имеем против евреев. Недоставало еще, чтоб наш пятнистый гость решил, будто в этом мире кто-то может что-то иметь против евреев!

Я слушал и смотрел на все происходящее, ничего не понимая, одно было мне ясно, ко мне здесь все испытывают неприязнь, и, когда человек в бриджах ухватил меня под левую руку, я и впрямь испугался, а когда переводчик в своей неуверенно-зеркальной манере повторил его движение и подхватил меня под правый локоть, мне стало дурно.

— С паном Херцогом вы уже познакомились, — сказали они, что послужило сигналом для дуболомов взашей прогнать парня; меня же повели по всей камере и стали знакомить с остальными ее обитателями.

До этого дня мне не приходилось бывать в обществе, где людей друг другу представляют, но о церемонии я, конечно же, понятие имел, получив его из источника, который единственно готовит нашего брата к «светской жизни», а именно из кинокартин, оттого-то я быстро сориентировался, несмотря на отступление от образцов, в обстановке салона; мы останавливались перед группами, в разговоры которых на мгновение-другое вступали, мы встречались со слоняющимися по камере, которые ради нового знакомства на минуту-другую останавливались, кому-то представляли меня, окликнув его, а кто-то для моих провожатых, а тем самым и для меня, видимо, вообще не существовал.

Разумеется, отступления были значительными: хоть кое-кто и курил, но никто не держал в руках рюмок, и не было женщин, присутствие которых превращает сборище в общество. А главное, не называлось никаких имен. Назывались клички. Поначалу я был Пятнистый, затем шеф в бриджах стал называть меня Сыпнопятнистый, Сыпнотифозный, а под конец и вовсе пан Тиф.

Можно себе представить, что подобное прозвище не сделало меня желаннее в камере. Не помню уж, какое выражение было на лицах тех, к кому обращался шеф, но речь, с которой он обратился ко мне, помню очень хорошо:

— Кое-какой опыт позволяет мне предположить, что обстановка, подобная этой, для вас не слишком привычна, иначе говоря, тюремная обстановка. У нас ни о чем не спрашивают, поэтому я не спрашиваю даже вас, как вы у нас очутились. Я хочу сказать, у нас, в этих стенах. Весьма, однако, странно, что именно мне поручено проследить, чтобы вас не обидели, ибо такие, как я, недолюбливают таких, как вы. Год назад, да, год назад такие, как вы, вешали таких, как я.

— Год назад… — начал я, но получил такой удар в спину, что конец фразы вылетел у меня из головы.

— Не рассказывайте мне ничего, — сказал шеф, — здесь не время для этого, и я не прокурор. Когда попадете к прокурору, там попытайтесь ему рассказать, где вы хотели бы находиться и действовать год назад. Вот этот господин — взгляните на него внимательно, он выделялся тучностью, когда другие заняли нашу начисто обглоданную страну, — очень давно пытается найти взаимопонимание с прокурором; уж он-то вам разъяснит, будете ли вы иметь успех у прокурора со своим прошлогодним календарем. Его сосед — человек совсем иного толка: он засыпает прокурора информацией и, среди прочего, верной, но чтобы выискать ее из всей кучи, требуется время, а раз процесса еще не было, значит, нет и приговора и, значит, есть надежда. Но если хотите познакомиться с настоящим уголовником, так вот он перед вами; «зеленый», только без зеленого треугольника, как это было заведено у вас в тюрьмах, но не считайте его обладателем златых гор. Карманный вор, как и отец его и мать, испытавший трудности перехода на новые методы: продолжал работать по специальности, когда ни у кого в карманах ничего не осталось. А в пустом кармане чужая рука, понятно, заметнее. Так что он уже не новичок в этих стенах. Странно, но, кажется, и он вас недолюбливает, видимо, все-таки виной тому пятна на вашем костюме.