Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

На следующий день, когда барон Барбу Б. Барбу, отправляясь в путь на Пьятра-Олт через Питешть, сел в вагон первого класса, битком набитый помещиками и охотниками, повсюду развесившими свои волчьи шубы и разложившие ружья с патронташами, он даже не подозревал, как быстро могут развернуться в его отсутствие некоторые события, которые он захотел бы, если б, конечно, знал о них, предотвратить.

К примеру, утром того же дня в квартиру над кузницей в доме на берегу реки, где проживал Иоаким Дородан со своей племянницей, явились два плотника с инструментами, досками и ящиком гвоздей. Они пришли от конторы, управлявшей домами барона, и должны были тщательно упаковать все вещи, чтобы ничего не поломалось во время долгого пути до деревни, куда на подводах, по распоряжению Урматеку, должен был переехать Дородан. Когда старик узнал, зачем они пришли и кто их послал, он закричал на плотников, не желая покидать насиженного места. Потом, сообразив, что плотники ни в чем не виноваты, запретил им к чему-либо прикасаться, с отчаянием защищая свое добро. Плотники, много лет знавшие бывшего управляющего, не посмели ослушаться и молча застыли каждый в своем углу. Какое-то время они так и стояли, поглядывая друг на друга и дожидаясь, когда вернется племянница, посланная с письмом к Буби. Дородан даже не предложил плотникам сесть, когда же один из них, устав стоять, стал переминаться с ноги на ногу, хилый старик, тяжело шагавший от одной стены до другой, угрожающе зашипел:

— Не двигайся и не прикасайся! (Дородан все время поглаживал то одно, то другое, словно лаская и защищая свое добро.) Вы еще поплачете, негодяи, и негодяй, который вас послал, тоже! Сейчас, сейчас придет молодой барин! Придет и выставит вас вон, ведь он любит меня, потому что всегда любил! Не шевелись, а то получишь!

Плотники не знали, сколько все это может продолжаться, и тайком обменивались насмешливыми взглядами, будто заключив между собой молчаливое соглашение из жалости и уважения к старику не двигаться с места. Им не хотелось обижать старика из-за пустяков, которые казались им детскими игрушками, и они пользовались возможностью отдохнуть от тяжкого труда, который длился по целым дням.

Устав, Дородан наконец уселся на стул, стоявший в углу. Он тяжело дышал. Оперевшись рукой о колено, он сгорбился, склонив к плечу голову, помахивая время от времени прутом, который держал в другой руке. Задерживая дыхание, он прислушивался, ожидая, что вот-вот услышит, как Буби поднимается по лестнице. Когда ему казалось, что Буби уже близко, что он уже пришел, потому что не прийти он не мог, Дородан повторял, чтобы припугнуть плотников:

— Вы еще узнаете негодяи! Вы еще узнаете!

Так прошло довольно много времени. Наконец-то лестница заскрипела, раздались шаги. Дородан услышал их и не хотел верить, но дверь распахнулась, и вошла одна племянница с нераспечатанным письмом. Она была у Буби, но не застала его дома. Он уехал из Бухареста.

Плотники, услышав об этом, зашевелились. Старик поднялся и, встав посредине комнаты, вновь принялся кричать и угрожать им силой, которая их одолеет:

— Стойте! Не двигайтесь! Есть еще на этом свете человек, который меня помнит! Какой он ни на есть, все равно он сильнее всех! — И, повернувшись к племяннице, продолжал: — Сделай для меня последнее доброе дело, дочка! Сходи к старому барону. Плачь, стучи кулаками в дверь, кричи, подними весь дом, собери весь народ, только пусть он тебя выслушает. Спроси его, за что он выгоняет Иоакима вон после сорока лет верной службы?

Видя, что племянница стоит в нерешительности, помня, сколько раз ходила она к барону понапрасну, сколько раз стояла у запертых дверей, он строго добавил:

— Если боишься, что это дерзость, то знай, это не так! Ведь это я учил тебя с малолетства, как надо вести себя, чтобы соблюсти свою честь, почтению учил и уважительности. Иди и делай так, как я тебе говорю, потому как это мое отчаяние, а не твое. Ты одолжаешь мне только ноги и голос, а шаги и слова будут мои, как и горечь, и мольба, и участь…

Старик, обессилев, не мог закончить своей речи. Он упал на стул и, скорчившись, разрыдался. Племянница неподвижно стояла у двери, и у нее по лицу текли слезы. Плотники наклонили головы.

Чуть позже — время было уже около полудня — племянница подала рабочим знак, чтобы следовали за ней. Старик даже не почувствовал, как они, все трое, на цыпочках вышли из комнаты. На улице женщина принялась громко жаловаться, что спасенья для них никакого нету и потому она не решается идти к старому барону. Недели подряд каждый день обивала она порог, даже не говоря об этом Дородану. Она испробовала все, чтобы увидеться со старым барином, но все тщетно. Слуги толкали ее в грудь и указывали ей на дорогу, видно, все они были научены и знали, зачем она явилась. О старом бароне Барбу она много не говорила, потому как не знала его. Сквозь рыдания она время от времени поминала его каменное сердце, и только.