Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Когда домики становились все реже, а пустыри все шире — пансион Амелики находился на самой окраине, прячась от дорожной пыли за акациями и липами, — Амелика и Лефтерикэ тесно прижимались друг к другу и так в обнимку доходили до ворот школы, где принимались дергать звонок. Покинув его в прихожей, Амелика растворялась в темноте коридоров. Оставшись один, Лефтерикэ собирался было отправиться восвояси, но взор его обычно останавливался на большой витрине, где под стеклом хранились ленточки и медали премированных учениц, и он надолго задерживался перед ней. Поначалу в пансионе он был чужаком. Девочки торопливо пробегали мимо, а учительницы, шествуя под ручку и делясь по дороге в класс кулинарными рецептами, внимательно оглядывали молодого бородатого человека, который скромно и молча стоял перед почетной витриной. Но мало-помалу все к нему привыкли. И Лефтерикэ, завоевав доверие директрисы, получил специально выставленный для него стул и часами пересчитывал в одиночестве медали, разбирая надписи на лентах. Именно здесь в один прекрасный день он и познакомился с домнишоарой Цехи, кастеляншей Паулиной Цехи. Немка из Брашова, Паулина несколько лет тому назад приехала в Бухарест в качестве бонны. Однако, будучи по характеру не слишком общительной, к тому же не любя шумной детской возни и плача, она приискала себе место кастелянши. Целыми днями расхаживала она широким решительным шагом в войлочных шлепанцах по пустым и холодным дортуарам.

Время от времени, чтобы передохнуть, она скрывалась в узкую полутемную комнатушку, где до самого потолка высились полки, на которых ее неустанными трудами были разложены в идеальном порядке стопки простыней, полотенец и прочего белья. Приторно пахло миндальным мылом. Молчаливая женщина с облегчением глубоко вздыхала, прислонившись головой к полке с чистым бельем. Была ли она молодой и когда, она и сама не знала! Она была из тех женщин, для которых возраста как бы не существует, — сухопарая, с узкими плечами, костлявыми руками и жидкими мягкими прямыми волосами. Личико у нее было маленьким и словно немного помятым, с него печально глядели неподвижные глазки, похожие на ягоды можжевельника. Однажды она заметила, что Лефтерикэ в коридоре продрог, и пригласила его в бельевую погреться. Мало-помалу он стал дожидаться племянницы в бельевой, и между им и кастеляншей возникло что-то вроде дружбы. Лефтерикэ рассказывал Паулине о своей родне, сестрах, о матери, но чаще всего о зяте Урматеку. В его рассказах Урматеку выглядел этаким гайдуком, благородным разбойником, потому что Лефтерикэ хотя и побаивался его, но и восхищался им, его мужеством, дерзостью и силой. Рассказывал он о нем Паулине без всякой задней мысли и вовсе не желая произвести на нее впечатление, как это часто делают мужчины, выставляя в самом благородном виде людей, с которыми находятся в близких отношениях. Просто, делясь с ней всякой всячиной, он рисовал перед ней тот приукрашенный образ Янку, который создал сам для себя, как бы в знак признательности, поскольку, несмотря на насмешки Урматеку, чувствовал себя под его покровительством в полной безопасности. Пытаясь как можно лучше описать Паулине надежную мужественность Урматеку, Лефтерикэ чувствовал, что покоряет женщин в первую очередь мужественность и суровость, то есть именно то, чего в нем самом и в помине не было. Его мягкость, отсутствие воли, доброта и неизменная кротость не были секретом для Паулины, и она, хотя и надеялась обрести в Лефтерикэ преданного друга, не избежала разбуженного горячим любопытством желания познакомиться и с Урматеку. Лефтерикэ счел это желание вполне естественным, хотя ничего не предпринял для его осуществления. Однако ощущение, что это знакомство неизбежно, понемногу в нем крепло. Для этого было много причин, поначалу неясных и для самого Лефтерикэ. Главным было то, что теперь он не мог уже обходиться без Паулины, она стала необходима ему. К тому же подталкивала его и гордость таким могущественным родственником, каким был Урматеку, которого в данном случае он вовсе не опасался, зная, что тот питает слабость к красивым женщинам, и будучи уверен, что его приятельница совсем не привлекательна, особенно для Янку. Именно непривлекательность Паулины и подавала Лефтерикэ надежду, что она удовольствуется малым, то есть им самим. Он давно уже обдумывал, каким образом ввести Паулину в дом, когда однажды Амелика услыхала их разговор в бельевой, среди стопок отглаженного белья.