Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Никогда еще Катушке и ее друзьям не доводилось видеть молодого барона в такой ярости.

— Вон! Немедленно вон из моего дома! Не то я призову слуг! — закричал Буби, не владея собой.

Совершенно обнаглевший Потамиани не торопился выйти из комнаты. Буби решительно направился к нему, но тут вскочил прокурор, взял газетчика под руку и вышел с ним за дверь. Гунэ, не проронив ни слова, тоже выскользнул из комнаты. Журубица бросилась вслед за ним, и они долго о чем-то говорили на лестнице. Побледневший Буби опустился в мягкое глубокое кресло. Вернувшись, Катушка не нашла для него ни одного дружеского, ни одного ласкового слова. Наоборот, после длительного молчания она сухим тоном, словно желая что-то сообщить, проговорила:

— Ты дорого заплатишь за свое безрассудство! Потамиани — человек злопамятный, он ничего не прощает!

Буби поднял на нее глаза и посмотрел так, будто видел впервые. Ее полное нежелание что-либо понять поразило его.

— Что ты сказала? — переспросил Буби, словно плохо расслышал.

— Сказала, что тебе дорого обойдется это безумство, — ведь ты выгнал Потамиани! — повторила Журубица.

— Какое безумство? — недоуменно пожал плечами Буби. — Он вел себя совершенно непристойно!

— Он был пьян.

— Он вел себя нагло и с тобой!

— Я это поняла, но, как ты мог заметить, не сказала ни слова! — возразила Журубица, делая вид, что ей надоело разговаривать с Буби. — Теперь ваша боярская спесь ничего не стоит! Слышал, что он думает о боярстве? В конце концов, ты можешь поступать как хочешь, мне до этого нет никакого дела! — Катушка повернулась, чтобы уйти.

Буби вскочил. В нем всколыхнулась мутная яростная сила. Он воочию увидел, что в Катушке таится что-то ему неведомое — злобное, низкое. Буби все мог предположить, но поверить в то, что после разыгравшейся сцены Журубица окажется не вместе с ним, он бы ни за что не поверил. Поэтому Буби резко вернул Катушку назад и потребовал объяснений.

— Если ты желаешь разругаться со всем светом, пожалуйста! — начала она снисходительным тоном, в котором можно было уловить ее настоящее отношение к Буби. — А я пока нуждаюсь в людях! Потамиани прекрасно знает, что я хорошо к нему отношусь. И со мной он всегда был почтителен, таких друзей я не намереваюсь выгонять из своего дома!

— Твоего дома? — завизжал вдруг Буби, словно его ударили.

— Да, и моего! — отвечала Катушка, гордо выпрямляясь перед Буби и глядя на него жестко и непреклонно.

— Этого никогда не будет! — отчеканил барон. — В деревне можешь разыгрывать из себя хозяйку, потому что я этого хочу! Но здесь, в этом доме, ты у меня в гостях!

Катушка от ярости даже осипла:

— Уже осмелел, начал поднимать голову?!

— Я никогда ее не склонял!

— Да у тебя ее и не было!

Началась ссора. Вспыхнула старая неприязнь, посыпались упреки, обвинения, громкие слова. Буби был вспыльчив, но справедлив, он пытался прекратить этот безобразный скандал, менял тон, подбирал более мягкие выражения, предлагал даже примирение. Но Катушка закусила удила. Как только доброжелательство и снисходительность Буби готовы были возобладать над гневом, озлобленность, упрямство и наглый тон Катушки вновь разжигали его ярость, и ссора продолжалась. Журубица угрожала и издевалась. Она не желала мириться. А Буби не знал, какой можно найти еще выход. Бросив в лицо друг другу последние оскорбления, они разошлись. Катушка не пришла в спальню, устроившись где-то в других комнатах. Прежде чем заснуть, Буби слышал шаги, раздававшиеся на верхнем этаже, скрипенье лестниц, голоса разбуженных слуг. Все это его раздражало, но выяснять, что там происходит, он не пожелал. На душе было тяжело, чувство тревоги и отвращения не проходило. Так он и заснул.

На следующий день он проснулся оттого, что солнечный луч, проникший сквозь щель между бархатными шторами, ударил ему в глаза. Припомнив, что произошло накануне, Буби потряс головой, желая убедиться, что это не был дурной сон. Человек по натуре добрый, он уже забыл и свой гнев, и свою злость. Успокоившись, он мог только сожалеть о том, что было сказано и сделано. Буби вновь испытывал необходимость во взаимопонимании, доверии, дружеских чувствах.

В свою очередь и светлое майское утро, вливая бодрость, призывало к забвению всего дурного. Забыв об огорчениях, Буби готов был идти на примирение. Улыбаясь, он принялся нетерпеливо рыться в старой кожаной шкатулке, наполненной всякой мелочью. Наконец он нашел кольцо с бирюзой, окруженной маленькими бриллиантами.