Ольга Рожнёва - Пельмени для Витальки

Постепенно страх стал оформляться, стало понятно, что это страх смерти. В голову полезли навязчивые мысли о том, что у меня с детства больное сердце, и вот этот сердечный приступ — последний в моей жизни. И сейчас я умру — вот такой, как есть, без исповеди и причастия, одинокий и беспомощный, на узкой каменной тропе Афона. А это демон стал приближаться ко мне, и теперь я хорошо знаю, какой страх испытывают умирающие люди, когда Господь попускает злой силе приближаться к душе в смертный час.

Я упал, лежал без сил и ждал смерти. В ушах стучало, не хватало воздуха, сердце как будто сжали ледяной когтистой лапой. Мои попутчики были кто далеко впереди, кто позади, и я был совсем один. Пытался молиться, преодолевая страх, но страх забивал молитву. Постепенно, с еле теплящейся молитвой, пришло чувство, что я несу на гору весь груз своих грехов и груз грехов своих духовных чад, всех, за кого я молился, о чьём прощении я ходатайствовал перед Господом как пастырь.

Я почувствовал ответственность за них, и молитва моя стала горячее, стала потихоньку пробиваться сквозь липкий холодный туман страхования.

Почувствовал, что, если смогу преодолеть этот морок, наваждение, бесовский страх, если смогу подняться и дойти, то, может быть, Господь примет мой труд, моё сопротивление как жертву, как мольбу о прощении. Эта мысль подняла меня на ноги, и я встал, пошёл вверх. Шёл чисто механически, плохо соображая, чувствуя вокруг себя бесовский рой, как будто они возле меня сплошной невидимой стеной. Я шёл, но чувство было такое, как будто я двигаюсь на месте.

Если смогу пробить эту стену, смогу дойти, то стану духовно сильнее. А я должен быть сильнее: за моей спиной невидимо, но духовно ощутимо стояли все те, за кого я молился, те, кто доверился мне, — мои духовные чада. Этот помысл сделал молитву горячее, и я с умилением сердца воззвал к Пресвятой Владычице нашей Богородице. И почувствовал, что стена рассыпается. Мне стало легче.

Увидел отца Симеона, который шёл сзади и приближался ко мне. Шёл молча, но по лицу его было заметно, как ему плохо. Я подумал об отце Игоре, о Евгении Валентиновиче, который перенёс инфаркт, и стал молиться за своих спутников. Почувствовал, что молитва окрепла, что Пресвятая смела с пути демонов как пылинку. И тут нам открылся скит Панагии. Захлестнула радость: дошли до Панагии!

Когда все собрались, поделились переживаниями. Труднее всех досталось отцам, как я и ожидал. Легче всех оказался путь к скиту для нашего туриста, он поднялся первый, страхований никаких не испытывал. При виде наших измученных лиц очень удивлялся. Я видел, как гордость наполняет его, и хотел предостеречь: Господь защитил его, как младенца духовного, от страхований, но если он припишет лёгкость подъёма себе самому, то могут последовать искушения. Но он не стал слушать предостережений. И зря.

Потому что искушения действительно последовали. Ночью, во время ночлега в скиту, ему стало плохо, с ним случилась истерика. Он встал и начал кричать и рыдать: «Мне плохо! Зачем я с вами пошёл?! Я больше никуда не пойду! Мне нужно вниз! Я не могу, понимаете, просто не могу здесь оставаться!» Мы стали уговаривать его, утешать, но он был не в состоянии нас слушать, не мог лежать, сидеть и вёл себя как одержимый.

В это время ночью с фонариком с вершины спускалась группа паломников, торопясь на паром, и он, рыдая, убежал с ними, так и не дойдя до вершины оставшихся метров.

А мы остались ночевать. Обычно паломники так и поступают: здесь ночуют, а утром, отдохнув, делают последним рывок к вершине, до которой остаётся метров семьсот. Скит представляет собой небольшое здание, внутри зал с камином, который можно растопить, чтобы подсушиться и переночевать в тепле, а часть здания — маленький храм — параклис.

В скиту шёл ремонт, рабочие-албанцы бетонировали пол, местами вместо бетона рассыпан гравий. Мы обрадовались пристанищу, принесли корягу, положили в камин, но он был не отремонтирован, начал дымить. В помещении лежали одеяла и спальники, довольно старые, рваные, грязные, но ими можно было укрыться, подстелить под себя: вокруг довольно влажно и холодно, градусов десять, а мы все — уставшие, мокрые от пота и дождя. Кому достался спальник, кому одеяло, кто-то попытался уснуть, сидя возле дымящегося камина.

Всю ночь я мёрз, дрожал от холода и сырости, уснуть почти не мог, молился.

К утру забылся и на пару часов уснул. Когда проснулся — всё тело ныло, ноги гудели, но эта усталость была приятной. За все грехи наши прости нас, Матерь Божия!