Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых [litres]

– Черт возьми, как много ему нужно времени, чтобы прийти в себя, – сказал я. – И что, так продолжалось весь день?

– Именно так. Ничто не изменилось ни на йоту. И не жалей его так, этого орущего пса. Здесь, у огня, он счастлив, как никто другой, он же ничего не чувствует и не понимает. Другое дело – я. Мои нервы скоро лопнут от этих звуков, которые я выслушиваю час за часом. Еще немного, и ты сам начнешь кидаться на меня.

Он провел дрожащей рукой по волосам, и щека его начала дергаться.

Я взял его за руку:

– Ладно, пойдем поедим. После еды тебе станет лучше.

Зигфрид пребывал в отличном настроении за столом. Он был полон радости и взял на себя все разговоры, но ни разу не упомянул об ужасном визге, доносившемся до нас из соседней комнаты, хотя от него не было избавления нигде.

Когда все выходили из комнаты, Зигфрид положил мне руку на плечо:

– Ты помнишь, что сегодня у нас встреча в Бротоне? Старина Ривз будет делать доклад о болезнях овец – обычно у него получается хорошо. Жаль, что ты не сможешь пойти с нами, Тристан, – боюсь, ты должен будешь остаться при собаке, пока она не придет в себя.

Тристан дернулся, как будто его ударили.

– О, только не еще один сеанс с этим чертовым животным! Оно сведет меня с ума!

– Боюсь, другого выхода нет. Джеймс или я мог бы заменить тебя на вечер, но нам надо показаться на встрече. Будет нехорошо, если мы пропустим ее.

Тристан, спотыкаясь, пошел в гостиную, а я надел пальто. Выйдя на улицу, я на секунду остановился и прислушался. Собака все еще выла.

Встреча прошла успешно. Она состоялась в роскошной гостинице Бротона, и, как всегда, лучшей ее частью была заключительная совместная гулянка ветеринаров в гостиничном баре. Рассказы коллег о своих проблемах и ошибках – особенно ошибках – производили неизменно успокаивающее действие.

Забавно было, оглядывая зал, пытаться отгадать, о чем говорит та или иная группа людей. Вон тот мужчина, согнувшийся пополам и машущий рукой в воздухе, рассказывает о стоячей кастрации жеребенка. А другой, вытянувший руку и что-то показывающий в воздухе пальцами, совершенно точно говорит о родовспоможении кобыле, возможно – об исправлении положения запястья. И делает это без каких-либо усилий. Ветеринарная хирургия вообще детская забава, когда сидишь в теплом баре с парой-другой порций в желудке.

Когда все расселись по машинам, было уже одиннадцать, и мы разъехались по Йоркширу – каждый на свой участок. Кто-то двинулся в промышленные города Западного Райдинга, другие – к морю, в городки на Восточном побережье, а я и Зигфрид радостно поспешили домой по узкой дороге, петлявшей среди холмов Северных Пеннин.

Последние несколько часов я совершенно забыл о Тристане и его вахте и почувствовал себя виноватым при мысли об этом. Да и потом, к вечеру положение должно было улучшиться. Пес наверняка уже успокоился. Но, выскочив из машины в Дарроуби, я тут же остановился при слабых звуках собачьего воя, доносившихся из Скелдейл-хауса. Это было невероятно. Время – за полночь, а собака все еще орет. А как Тристан? Мне стало жутко при мысли о том, в каком он состоянии. С некоторой опаской я повернул ручку двери в гостиную.

Кресло Тристана стояло островом в море пустых бутылок из-под пива. К стене был приставлен перевернутый ящик, а Тристан сидел, выпрямив спину и напустив на себя торжественный вид. Я продрался сквозь пустую посуду.

– Что, трудно пришлось, Тристан? Как ты себя чувствуешь?

– Могло быть и хуже, старина, могло быть и хуже. Когда вы уехали, я сбегал к «Гуртовщикам» и купил ящик пол-литровых бутылок шеффилдского пива. И все изменилось. Часа через три-четыре собака больше не беспокоила меня, более того, я сам воем отвечаю на ее вопли. Мы интересно провели вечер. Но, кажется, он приходит в себя. Посмотри на него.

Огромная собака подняла голову, и в ее глазах появилось осмысленное выражение. Вой прекратился. Я подошел и похлопал ее по спине, и она попыталась взмахнуть хвостом.

– Так-то лучше, старина, – сказал я. – Теперь веди себя хорошо. А то ты устроил дяде Тристану адский день.

Лабрадор ответил на мои слова тем, что попытался встать. Шатаясь из стороны в сторону, он сделал несколько шагов и упал на бутылки. В дверях появился Зигфрид и с негодованием посмотрел на Тристана, который сидел все так же, выпрямив спину и строго глядя по сторонам, как судья. А собака все еще гремела бутылками.

– Что за чертова грязь! Неужели ты не можешь обойтись без того, чтобы не превратить в помойку даже самое простое поручение?