Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых [litres]

Это было странное чувство, поскольку шесть месяцев практики опирались на пять лет теории, тяжелого, болезненного усвоения тысяч фактов и тщательного складирования отрывков знания, которое я хранил, как белка свои орехи. Начав изучение с растений и низших форм жизни, я копил знания и во время вскрытий в анатомичке, и во время занятий по физиологии, все время шел но обширным безлюдным просторам медицинской теории. Затем была наука патология, которая разорвала завесу невежества и в первый раз позволила взглянуть на свои глубинные секреты. А еще наука паразитология, рассказывающая об обширном мире других тварей – о червях, блохах и чесоточных клещах. И наконец, медицина и хирургия, венчавшие мои познания тем, что научили меня пользоваться ими в повседневной борьбе с болезнями животных.

А помимо этого, было еще много всего – типа физики, химии, гигиены. Похоже, никто ни о чем не забыл. Почему же я чувствую себя так, будто ничего не знаю? Почему я иногда кажусь себе астрономом, который в телескоп глядит на неизвестную галактику? Меня угнетало ощущение того, что я наугад пытаюсь найти что-то на краю безграничного пространства. Это было тем более забавно, что, как мне казалось, все вокруг знают о больных животных всё. Парень, который держал коровий хвост, соседний фермер, мужчины в пабе, приходящие садовники – все они свободно и убежденно давали свои советы.

Я попытался осмыслить свою жизнь. А было ли когда-нибудь время, когда я сам чувствовал подобную безграничную веру в свои знания? И тогда я вспомнил.

Это было еще в Шотландии, мне было семнадцать, и я входил в арку Ветеринарного колледжа на Монроуз-стрит. Я уже три дня был студентом, но только тогда я ощутил трепетное чувство настоящего дела. Копание в ботанике и зоологии мне нравилось, но в тот день я почувствовал, что занимаюсь настоящим делом: у меня была первая лекция по животноводству.

Темой лекции была лошадь. Профессор Грант повесил на доску изображение лошади в натуральную величину и стал показывать нам ее стати от кончика носа до кончика хвоста, перечисляя поочередно холку, колено, скакательный сустав, затылок и все остальные многочисленные лошадиные названия. Профессор был мудр; чтобы сделать лекцию интересной, он то и дело подбрасывал практические моменты типа: «А здесь у рабочей лошади мы найдем трензель» или «А вот это – путовой сустав, он может опухать». Он говорил о наливах суставов и окостенении хрящей, о малых берцовых костях и бурситах, то есть обо всем том, до чего студенты будут доходить в течение следующих четырех лет, но зато так лекция становилась ближе к жизни.

Слова его все еще крутились у меня в голове, когда я поднимался по улице в гору. Именно за этим я и пришел в колледж. Я словно бы прошел обряд посвящения в члены клуба для избранных. Я получил первый практический урок в науке о лошадях, а на мне был новехонький редингот со всеми дополнительными ремешками и пряжками, он стукал меня по ногам, когда я сворачивал на заполненную людьми Ньютон-роуд.

Я не поверил своей удаче, когда увидел лошадь. Она стояла у здания библиотеки на Квинз-Кросс и казалась выходцем из другого века. Она понурила голову, стоя между оглоблями угольной телеги, которая выглядела маленьким островком в водовороте машин и автобусов. Пешеходы спешили мимо, не обращая на лошадь внимания, но у меня появилось ощущение, что фортуна мне улыбнулась.

Это была лошадь. Не картинка, а настоящая, живая лошадь. В моей памяти стали всплывать отдельные слова, услышанные на лекции: бабка, большая берцовая кость, стрелка копыта. Я также вспоминал названия отметин – звездочка, проточина, белизна, лысина, белый носочек на задней ноге. Я стоял на тротуаре и критическим взглядом рассматривал лошадь.

Полагаю, что любому проходившему мимо должно было быть очевидно, что делом занимается настоящий специалист. Не просто придирчивый прохожий, а человек, который знает и понимает все. Я был словно закутан в ощущаемый кожей невидимый плащ лошадиности.

Я сделал несколько шагов вокруг, запустив руки глубоко в карманы редингота, ища глазами возможные огрехи коваля и шорника, а также признаки артрита скакательных суставов. Мой осмотр был так тщателен, что я, пытаясь отойти подальше от лошади, рискованно вышел на проезжую часть улицы с интенсивным движением.

Я свысока смотрел на спешащих мимо людей. Всем было на все наплевать, даже на лошадь. Она была крупной – не менее семнадцати ладоней в холке. Лошадь безучастно глядела по сторонам, переминаясь от скуки с ноги на ногу. Мне ужасно не хотелось уходить, но мой осмотр был закончен, и пора было идти. Однако я чувствовал, что перед уходом мне следует сделать какой-то жест, установить какой-то контакт с лошадью, который показал бы ей, что я понимаю ее трудности и что мы принадлежим к одному братству. Я быстро подошел и потрепал ее по шее.