Мария Метлицкая - Стоянка поезда всего минута

– Не скоро, – вздохнула Гуся, – через семь месяцев…

– Остроумничаешь? – взвился муж.

Гуся неуверенно пожала плечами.

– Кажется, нет.

– Ты рехнулась! – Юрочка вскочил со стула и заметался по комнате. – Твоя мать больна, и больна тяжело! Моя мама болеет и слабеет день ото дня. И вряд ли ей будет лучше! Я пишу книгу и мне, прости, не до того! – Помолчав, он замер у окна и, резко развернувшись, демонически захохотал: – Да, и еще! Две месяца, говоришь? Выходит, когда ты пила, то уже носила ребенка?

– Пила? – повторила Гуся. – Юра, ты спятил! Какое «пила», ты о чем? Я выпила, да. А плохо мне было из-за то того, что я тогда… уже… ну, ты понимаешь.

– Вот именно! – закричал он. – Ребенок-олигофрен мне не нужен. И тебе он не нужен. Ты с ним не справишься! Ты с собой не справляешься, Ира, о чем вообще говорить?

– Я поняла, – медленно проговорила она. – В конце концов, мне тридцать один, и значит…

– Ничего это не значит, – истерично перебил ее муж. – Ни-че-го! Не делай выводов! – Он подскочил к ней и обнял ее за колени. – Ничего это не значит, Ира! Кроме того, что рожать страшно! А вдруг что? Ты понимаешь? Это ведь ужас, а? Нет, ты только представь! – Он забегал по комнате. – Нет, ты только представь! Моя мама болеет, но у нее есть помощница! А у твоей – никого! Взять ее сюда мы не можем, уж извини! Переехать к ней тоже! Вот и представь – тебе надо будет ездить туда ежедневно. Ну или хотя бы через день. Привозить продукты, варить еду, кормить ее, купать и выгуливать! У тебя работа и муж! Какой ребенок, какой инвалид? Нет, ты только представь!

– И ты представь, – тихо ответила Гуся. – А если я больше не забеременею? Никогда, понимаешь? Ни-ког-да?

Муж сел на стул и растерянно развел руками.

– Ну, выходит, никогда. Бывает и так.

Теперь они спали, отодвинувшись друг от друга, насколько позволяла кровать. Гуся с самого краю, муж – вжавшись в стену. Впервые она почувствовала, что они совершенно чужие. «Придвинься, – как мантру повторяла она про себя. – Обними меня, пожалей. Ты знаешь, я слабая! И мне предстоит… принять такое решение! Мне страшно, Юрочка! Больно и страшно!»

Она не могла уснуть из-за тяжелых мыслей. А ведь он прав, ее муж! Да, он страшный, невозможный эгоист, и она это знает. Но все те доводы, что он привел, справедливы! Ее мама действительно сейчас беспомощна, и кто ей поможет, если не единственная дочь? А если что-то с ребенком? На кого рассчитывать? На мужа? На свекровь? Смешно. На Елену Владимировну? Ха-ха. Она своего не родила, а тут чужой. Да и с какой, собственно, стати? Нет, Гусе не справиться, ни за что ей не справиться. Она – слабая, безвольная и бестолковая. И ничего у нее не получается, ничего!

Дома маме стало получше – родные стены. Спасибо верной Яське – та, примчавшись на машине, привезла кучу продуктов. Мама была настолько слаба, что, выскочив в коридор, Гуся заплакала. Подбежали соседки, принялись утешать. Говорили, что Марьсеменовну в беде не бросят, не оставят – скольким она помогала? Гнали замученную Гусю домой и утешали, утешали…

Через два дня Гуся сделала аборт.

Муж заботливо поправлял подушку и подтыкал одеяло. Почистив апельсин, пытался кормить ее, она отворачивалась. Гладил ее по спине и виновато вздыхал. Елена Владимировна принесла завтрак в постель.

Гуся встала с кровати. «Нечего меня жалеть! – думала она, яростно растирая себя мочалкой. – Тоже мне, жалельщики! У меня все в порядке. И решение это было мое, а не ваше!»

Теперь полнедели она ночевала у мамы. Три дня у мамы, остальные дома. Дома? Мама гнала ее домой, уверяя, что соседки – дай им бог! – справляются, да и она в полном порядке. Уже доходит до туалета. Но Гуся, естественно, ее не слушала, по-прежнему приезжала.

Накануне Восьмого марта ее отпустили с работы с обеда. У метро, купив ярко-желтую мимозу, она улыбнулась – воздух отчаянно пах весной, женщины шли с букетами и сверкающими глазами.

Разделась в прихожей, сунулась в ванную – дверь была заперта, оттуда доносились звуки воды и… пение компаньонки. Вошла в комнату. Постель была расстелена, а раздетый муж, закинув руки за голову, блаженно смотрел в потолок.

Увидев ее, он растерялся, забормотал:

– Вот, решил днем поспать. Совсем не работалось. Странно и глупо суетясь, он что-то рассказывал, а Гусе хотелось одного – чтобы он замолчал. Немедленно замолчал.

Побросав в чемодан какие-то вещи, она коротко бросила:

– Я к маме.

Он ничего не ответил.

Через пять дней позвонил: