Ян Козак - Гнездо аиста

— Возможно. Там тетя наша живет, но я не знала, что Илона ходит к ней. — Анна явно почувствовала облегчение. — Хорошо, что она нас не видела. Мне и так уже досталось, когда эта дура отколола номер у Хабы.

— Да, вам всем тогда досталось. И ты ее не любишь? Родную сестру?..

— Она чокнутая, — сердито сказала Анна. — Сумасбродка.

Хотя слова Павла покоробили Анну, она старалась подавить в себе раздражение.

— Ну что ж, мне пора, — смеясь, сказала она и стала отряхивать юбку.

— Придется тебе на минутку все-таки задержаться, — заметил Павел с усмешкой.

— Хорошо, на минутку задержусь, — согласилась она и, положив руки ему на плечи, поцеловала его. К ней снова вернулась уверенность.

— Когда мы увидимся? — спросил он.

Анна задумалась.

— Я дам тебе знать. Опять ты взял палку. Положи ее. — Она тихо рассмеялась и еще раз поцеловала Павла.

Анна ушла от него часа два назад. Выбравшись из кустов, она направилась к деревне уверенным шагом, как будто возвращалась с прогулки.

Павел закурил и начал вспоминать, как неожиданно появилась она здесь, как села на траву, как легла, как потом сама взяла его руку и он почувствовал под пальцами ее грудь…

А как торопила она высшее мгновение любви, как отдавала ему себя всю без остатка. Это была жадная, голодная женская любовь. Казалось, Анна хотела вознаградить его за все те ночи, когда не принадлежала ему.

Но теперь это было совсем не так, как прежде. Не было ни радости, ни ликования. Он испытывал лишь физическое облегчение. И было удовлетворено самолюбие. Ведь он отнял ее у Дюри! Анна сама пришла к нему среди бела дня. Черт возьми, это что-нибудь да значит!

Надо бы нам еще немного побыть на пастбище, с легкой иронией подумал он. И тут же напустился на себя: нет, не обманывайся, парень, и об Анне лучше не думай. Выкинь ее из головы, образумься… Но он чувствовал, что ему это будет не так просто сделать.

Позже, напоив у колодца стадо, Павел и Демко снова погнали его на пастбище. Вместе с ними пошел и Иожко. Вокруг стада бегали оба пса, которых днем привязывали под навесом. Небо было все еще высоким и чистым, солнце продолжало палить. Павел блуждал взглядом по пастбищу, когда вдруг издалека донесся жалобный, тревожный звук колокола. Он оглянулся на Демко.

— Звонят?! Где же это? — спросил Павел, хотя и сам хорошо знал, что колокол звонил в Трнавке.

Гулкие, порывистые звуки колокола разрывали тишину пастбища. Они спугнули его мысли об Анне.

— Должно быть, пожар, — заметил деловито Иожко.

— Помолчи, — прикрикнул на него Павел.

Звон продолжался недолго.

— Что-то стряслось. Не вернуться ли нам? — спросил Павел.

— Нет, не стоит, — сказал Демко. — Подождем тут.

— Что же будем делать?

— Подождем, — повторил Демко. — Что бы там ни случилось, лучше, если стадо будет здесь.

— А если они прибегут сюда?

— Тогда уж ничего не поделаешь. Но бежать им сюда не меньше часа — столько же, сколько и нашим. А мы пока давай отгоним скот подальше.

— Эгей, Легина! Эгей, Илушко! — позвал Павел собак.

Псы вскочили. Высунув языки и оскалив зубы, кинулись сгонять коров в стадо. Павел и Демко погнали его к Мокршинам и лишь там остановились.

— Как ты думаешь, они не прибегут сюда? — снова спросил Павел. Рядом с Турецкой Могилой он увидел густые заросли, но об Анне уже не вспомнил.

— Я ж тебе сказал, у нас еще есть время, — не сразу ответил Демко, моргая усталыми, слезящимися глазами. — Спешить некуда… Умаялся я нынче… Эх, свет широкий, небо высокое, прилягу я да маленько вздремну.

— Наверняка у нас что-то случилось, — озабоченно произнес Павел.

— Всегда что-нибудь случается. Имей терпение — скоро узнаешь, — буркнул Демко.

Павел с недоумением смотрел на него.

Ну что ты на меня уставился? Думаешь, я спятил? Не понять тебе, почему мы тут торчим. Этого тебе не объяснить, — да ты и не поймешь в свои двадцать два года. За мои пятьдесят восемь лет много в Лаборце воды утекло…

В ушах Демко все еще стоял звон колоколов. А в Трнавке люди, должно быть, сбегались на площадь, кричали, размахивали руками. Такое и прежде бывало. Но что ты об этом знаешь?

Однажды владелец соседнего имения Яноушек запряг в сеялку Михала Подставского, старого Голаса и его сына. Сам погонял их, словно лошадей, и засеял с ними здоровенный кус земли. В тот же вечер на площадь сбежалась добрая половина Трнавки — мужики, бабы, дети. Они кричали под окнами Зитрицкого, чтобы он, староста, отправился к уездному начальнику в Горовцы и потребовал наказать помещика. Спешно собрали сходку, да только Зитрицкому, Хабе и священнику Фидлику не хотелось вмешиваться. И тут пришел его — Демко — час. Он взобрался на стремянку и обратился к односельчанам.