Ян Козак - Гнездо аиста

Над полями стояла гнетущая тишина. Только за Горовцами у Лаборца и видел Гойдич трактор с двумя сеялками. Прямоугольник, по которому он двигался, все уменьшался и уменьшался. Это было приятное зрелище. Именно так оно и представлялось ему в мечтах: тракторы пашут, боронуют, сеют. Машины и на полях избавляют людей от изнурительного труда.

Но сейчас работал лишь один-единственный трактор. Трактор государственной машинной станции. И ни одной упряжки. Земля давно пробудилась, а поля пусты. Совершенно безжизненны. В Чичаве он вытащил председателя кооператива из корчмы и повез к амбару. Просеивая сквозь пальцы неочищенное зерно, он спросил:

— Почему оно еще не в земле? Вы что же, черт побери, хотите с голоду подохнуть?

Костовчик — нескладный, угрюмый мужик — был уже в подпитии. Он пожимал плечами и молчал. Ему хоть кол на голове теши, подумал Гойдич.

В Ревиште он, утопая по щиколотку в грязи, добрался до хлева, где ревел скот. Янчи, его шофер, тем временем выяснил, что скотник сегодня еще не приходил, — он сеет на своем приусадебном участке. А было уже девять часов пятьдесят минут! Ну и дела! Гойдич принялся вместе с Янчи кормить коров, пока наконец к нему не привели председателя ЕСХК Федорчака. Гойдич поднял шум. Но шуметь было ни к чему — Федорчак сразу же заявил ему:

— Я отказался быть председателем, а нового нет — никто не хочет!

Это было уж слишком!

— Нет, ты будешь отвечать! — орал он на Федорчака. — Перед партией, перед народом. И тут у вас, в Ревиште. Ты посмотри на скотину!

Коровы лежали на холодном мокром полу, пожелтевшем от мочи. Именно здесь за зиму пало восемь коров, хотя сюда из района отправили по особому лимиту солому и сено.

И выяснилось, что коров тут доят по очереди — соответственно номеру дома. Каждый день — другие женщины. Вернее, должны доить. И каждый день та, что доит, уносит к себе домой молоко из того малого надоя, что можно было бы сдать.

— Что же это за порядок?! — спрашивал Гойдич.

В ответ лишь пожимали плечами. А позади, в дверях хлева, хищно поблескивали глаза и слышались выкрики:

— «Передвижная весна» благословила нас!

Чичава, Ревиште, Каменная Поруба… Менялись лишь названия. Всюду были такие же покрытые навозной жижей дворы и хлева, убогий скот, почти пустые амбары, опустевшие бурты и ямы. Злые, горестные, озадаченные лица крестьян. Голые, безлюдные поля…

А почва прямо-таки на глазах созревала для сева. Мягкая и рыхлая, казалось, она одна окрашивала бесцветный, пасмурный день. Земля просто требовала семян.

Только приусадебные участки были расцвечены первыми зелеными ростками. И жизнь кипела на полях лишь одного селения единоличников — Жабян.

Гойдич видел там плуги, запряженные лошадьми и коровами, мешки зерна над семенными ящиками сеялок. Согнутые спины крестьян и вывороченные плугом пласты жирной земли, на которой будут расти картошка, капуста, сладкий перец. Тут стояли распряженные телеги с узлами, с мешками, а над межами, где жгли сухую траву, вился дым.

У мужика, что шел за упряжкой волов, повисли, словно онемели, руки, когда он увидел его машину. Красный «Москвич» был тут слишком хорошо знаком…

В Жабянах крестьяне отказались сеять табак и свеклу, предусмотренные планом. Никогда, мол, у них не выращивали столько свеклы. Свекла требует очень много труда, а людей не хватает.

План… План… Ведь из области нам спустили план, в котором все было рассчитано до мелочей. Но он все же был выполнен: площади под сахарной свеклой и табаком увеличены на двадцать пять процентов… План… План…

Гойдич с ужасом осознавал, что из рук его выскользнула нить жизни, той жизни, которую он хотел создать. Весна — это ступенька лестницы, ведущей вверх, на которую мы поднимемся, убеждал он себя раньше. Неужели и этой надежде не суждено сбыться?

Но ведь мы совершенно точно знали, чего хотим. Все было так ясно и уже существовало в каких-то нескольких десятках километров от нас. Мы могли заимствовать готовые образцы. Строительные леса и само сооружение. «Кубанские казаки». Разве люди не увидели в этом фильме свою будущую жизнь? Ведь они заглянули в свое завтра. Неужели они ничего не понимают? Смотрят на нас так, будто их за колючую проволоку загнали. Разве мы тюрьмы тут строим? Разве перед нами нет ясной дороги к лучшей жизни? Ведь мы только-только расправили крылья!..

А вот в Жабянах работают!

Краска стыда залила Гойдичу лицо, и часто-часто забилось сердце. Нет, я не струшу. Это сражение надо выиграть. Ты забыл, что говорил утром? Не уступать — и все! Эту битву необходимо выиграть. Только надо быть последовательным!