Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

— Антоша, извини, я забыл чай… Одурел, должно быть, от мороза. Завари индийский… У тебя же где-то валялся. Даржилинг. Меня что-то знобит. Где твой Леопард?

— Сейчас принесу.

Я быстро прошел в комнату, открыл шкаф… там, на второй полке слева должен был лежать аккуратно сложенный плед. Но там ничего не было. Я закрыл глаза. Плед послушно появился. Но вместо леопардовых пятен, он был покрыт красными и синими треугольниками. Тратить время на раздумья не хотелось. Поспешил в кухню. Удивился — там был выключен свет. Щелкнул выключателем. Кухня была пуста. На зеркальной поверхности стола были видны отпечатки ладоней.

В ванной комнате шумела вода!

Постучал и зашел. Меня обдало горячим паром.

Мой друг лежал в ванне. Блаженно улыбался. Загадочно смотрел себе на пупок. Одежда его валялась на полу.

Сгреб ее и унес в комнату, бросил на тахту. Сел около ванны на табуретку.

— Миша, расскажи о себе. Мы так давно не говорили, друг.

— Я живу расчудесно. Хожу на работу и кушаю хлеб. После работы слушаю Того Кутуньо и учу итальянский. Ночью сплю. Был у тебя неделю назад. Никогда не забуду траппу, настоянную на черной смородине, и трюфеля. Ирхен рассказывала, что ее шеф спятил и поцеловал толстую кассиршу, которая ущипнула его жену, а ты утверждал, что если очень сосредоточиться, то можно услышать то, что говорит или думает президент США в Белом доме. Малышка часто плакала, а Ирхен дала ей маленький кусочек шоколада.

— А-а. Траппа, шоколад… Помню… Это было перед смертью Брежнева. К тебе приезжал гость из Италии и оставил гостинцы… Как же его звали? Джеронимо?

— Джузеппе. Он и сейчас в Москве. Улетит послезавтра. Ты так говоришь, как будто это было давным-давно. Подожди, а что, Лёня умер пока я к тебе на метро ехал? Он же бессмертный! Как напился живой воды на Малой земле, так и обессмертел нам на радость. Что ты несешь, Антоша?

— Какое сегодня число, дорогой? Назови мне пожалуйста день недели, месяц и год.

— Десятое ноября, среда. Ну да, уже одиннадцатое, четверг. Что еще сказать? Дважды три — семь. Трижды восемь — двадцать пять. Достаточно?

— Скажи, какой год.

— У тебя что, жар? Год паскудный, как и все остальные. После Олимпиады в Третьем Риме второй.

— Старик умер вчера ночью. Его тогда в Ташкенте по кумполу хрястнуло. Вот он и помре. Сегодня утром объявят. Похороны пятнадцатого. Преемником будет Андропов.

— Ценю твою фантазию. Ты всегда делал две вещи хорошо — быстро бегал и фантазировал.

В ванную неожиданно заглянула Ирхен. Потрясла кудрявой головой и засмеялась. Хмыкнула.

— Какой у вас тут интим. Аж завидно! Привет, Мишенька, голенький!

Из комнаты донесся детский плач.

Меня затрясло так, что я испугался приближения неврастенического припадка. Начал рубить почти в панике: «Да, Андропов поправил год и околел. Потом был этот придурковатый, задыхающийся, Черненко. Но и он помер быстро. Затем Горбачев, он начал перестройку. Раскрутил гайки. В девяностом я уехал, а ты разбогател. СССР развалился в 91-м. В 99-м взрывали дома, Ельцина сменил гэбист Путин и правит до сих пор. Шесть лет назад Россия напала на Грузию. Недавно аннексировала Крым и атаковала Украину. Завоевала пол-Европы. Грозит всему миру. Меня привезли сюда насильно. Я давно не могу понять, сплю я или бодрствую. Кажется, мы все больше не существуем. Ты умер двадцать три года назад в Барселоне. Твое тело нашли на пляже. Расскажи мне, что случилось. Расскажи!»

Друг мой молчал, загадочно улыбался и смотрел на свой пупок.

Потом неожиданно произнес: «Меня задушил любовник. Завтра состоится суд».

Из комнаты все еще доносился плач моей дочери и увещевания Ирхен.

Тут еще раз позвонили. Я побежал открывать. За дверью стоял старлей. Я захлопнул дверь перед его носом и кинулся в комнату. Но она была пуста. Вещи Миши лежали на тахте. Заглянул в ванную… никого. Вернулся в комнату — вещи пропали. Пошел в кухню, открыл холодильник. Пусто. Вернулся в комнату, а там ничего нет, голые стены. Побежал в кухню — и там тоже пусто. Только плед лежит на подоконнике. Завернулся в плед, лег на пол и громко завыл.

Всю ночь мне снился голый мертвый Брежнев. Он противно чмокал и шамкал парализованными губами. Иногда принимался отвратительно хохотать, держась за синий живот. Подползал ко мне, приближал ко мне свое ужасное мертвое лицо, широко раскрывал рот и показывал черный язык и редкие потемневшие зубы. Под его языком располагалась поблескивающая желтыми огоньками Москва.