Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

— Позови попа, или раввина… Отслужи молебен. Съезди на кладбище, положи камешек. Я не знаю, что в таких случаях делают. Обратись к охотникам за привидениями. Я твоего папу помню… жизненная сила у него была как у мамонта. Пятьдесят лет преподавал в Совдепии марксизм-ленинизм и дожил до восьмидесяти пяти… На это только евреи способны. Русский бы или спился или раньше в ящик сыграл…

— Ты будешь смеяться, но я действительно и попа приглашал и с раввином советовался. Все без толку. А знакомые — помучились с полгода и съехали. И те, которые после них там жили, тоже. Кряхтит, бормочет, ходит… Книги берет с полок… они падают. Маму зовет. Уходить не собирается. Говорят, некоторые не способны понять, что умерли… что попали в лимб. Я там несколько раз переночевал, хотел сам убедиться.

— Убедился?

— Такие страсти… Расскажу после гостей. Смотри, мы уже в Шпандау. Где тут тюрьма?

Не сразу нашли дом, в котором была квартира Горкиных. Трехэтажный… окна с жалюзи… так себе… но с видом на канал Мюленграбен. Позвонили.

Открыл нам Марк, быстро оглядел меня, а потом уставился на Олега. Довольно недружелюбно.

— Это твой мальчик, который картошку чистить будет?

— Ну да.

Олег веско представился: «Я Олег Соколовский, четыре дня как из Москвы. Свободный журналист. Почитатель прозы вашей жены. Старинный приятель господина Ш. Обещаю, что никаких неудобств вам от меня не будет. И картошку почищу, если надо. И полоний я с собой из Москвы не захватил».

Марк ненавистно посмотрел на меня, потом на Олега. Я подумал — сейчас он нас обматерит и выгонит.

Но неожиданно… сахарная женская рука с тяжелым золотым браслетом в виде двух переплетающихся змей… обняла его за плечи и подергала его ухо за мясистую мочку, из которой росли несколько сивых волосков.

Людмила Горкина произнесла не допускающим возражений тоном: «Господа, мы рады вас видеть, проходите в гостиную. Обувь можете не снимать».

Небрежный, подчеркнуто сухой взгляд, брошенный ей, как бы невзначай, на моего приятеля, выдал мне то, о чем я не хотел и думать — они были знакомы раньше.

И встреча эта будет иметь серьезные последствия, возможно трагичные. И виноват во всем — один я. Точнее — та самая мыслишка. Так из крохотного зернышка вырастает треклятый баобаб.

Последняя надежда… все это ты сам навертел, как турок навертывает не очень свежее баранье мясо на специальный вертел… кона сом, чтобы потом печь его и срезать тоненькие кусочки для дёнеров…

Никаких драм… выпьем… поболтаем… разойдемся… через десять дней он уедет. А Людмила будет и дальше счастливо жить со своим верзилой Марком и писать романы.

Поставил бутылку Макаллана на стол.

Решили ее не охлаждать. Марк принес кубики льда в хромированной ванночке, содовую и бокалы. Налил себе и нам немного чистого виски.

Чокнулись молча, выпили… посмаковали… мне показалось, что у меня во рту пожар начался…

Через минуту я не выдержал, глотнул из запотевшей бутылочки содовой воды… жжение во рту сейчас же прекратилось. Как можно пить этот адский напиток и получать от этого удовольствие?

Железобетонный Марк с явным удовольствием цедил коричневую жидкость. Глаза закрыл своими толстыми розоватыми веками с крошечными белыми пузырьками.

Олег ушел глубоко в себя… пил виски маленькими глоточками… но видимо не чувствовал ничего. Унтот.

Людмила… так и не смогла сделать больше одного глотка. Поставила бокал на стол и теребила подушечками нервных пальцев бахрому бордовой бархатной скатерти. Как завороженная смотрела на бутылку и повторяла тихо: «Какой благородный вкус…»

Марк, которого я выше назвал недружелюбным и железобетонным верзилой, не был на самом деле ни недружелюбным, ни железобетонным… хотя верзилой и был. Как иначе можно назвать человека ростом метр девяносто шесть, с широченными плечами и руками профессионального баскетболиста? Да, он был недоверчив… особенно по отношению к собратьям-эмигрантам, которые, по своему опыту знаю, частенько оказываются на поверку удивительными мерзавцами, и к «гостям из России», которые действительно могут угостить полонием…

И похожую на башню из слоновой кости шею Марка, можно было, не без натяжки конечно, назвать «железобетонной». Но душа у этого физика, хорошо зарабатывающего в одном из новооткрытых в научном парке Адлерсхофа институтов и безропотно выносящего все дикие эскапады своей жены-писательницы, о которых шептался весь русский Берлин, была добрая. Насколько это вообще возможно в современном мире.