Андрей Звонков - Скорая помощь. Душевные истории

– Пошли! – пригласили санитары.

– Пошли, – согласился он. Но на всякий случай добавил: – Я – врач!

– Да мы знаем, – ответили санитары, и доктор, совершенно успокоившись и ничего не подозревая, пошел с ними.

В санитарной комнате парни ловко вытряхнули врача «Скорой помощи» из халата и одежды, оставив в одних трусах, потом так же ловко напялили на него лиловую байковую пижаму без воротника и карманов с растянутой резинкой на штанах, так что они спадали при каждом шагу. Потом санитары завели доктора в отделение, где в палатах без дверей и с решетками на окнах пытались спать еще с полсотни различных психов, принятых днем и ожидающих подробного осмотра и сортировки по отделениям.

– Вон свободная койка, ложитесь.

Вот только тогда Патрацкий понял, что попался.

Он рванулся к двери, но не тут-то было. Открывалась она специальным ключом, и этот замок работал отлично.

Доктор поскребся, поорал, что он – врач! Ему ответили, что это всем известно и, в конце концов, когда впрыснули в ягодицу аминазину, он подергался и затих.

А Двое-из-ларца тем временем сдали мужика в горячке, спокойно доработали смену до восьми утра и с чувством выполненного долга, уйдя с подстанции, завернули до ближайшей пивной.

Доктора Патрацкого хватились только через два дня, когда он не вышел на работу. Дома его тоже не было. А на вопрос, где он может быть, Короедов, задумчиво глядя на Купцова, сказал:

– В психушке, наверное. Где ж еще?

Обалдевший от такой наглости, и, к счастью, воспринявший реплику Короедова всерьез, старший фельдшер стал обзванивать психбольницы и в самом деле нашел Патрацкого в больнице Ганнушкина. Он бы, может быть, на этом успокоился – мало ли врачей с ума сходит на «Скорой помощи»? Если бы Короедов не добавил, уходя:

– Значит, где оставили, там и лежит?

– То есть, как это «где оставили»?

И тут Короедов, конечно, рассчитывая на понимание начальства, сознался, что они уложили Наполеона в психушку. Как бы случайно. Пошутили. Заполнили сопроводиловку, а психиатр в приемнике все принял за чистую монету и оформил доктора как буйного шизофреника. Купцов первым понял, что земля под их ногами загорелась, понимания не дождутся, и успел добавить:

– Все-таки мы фельдшера всего-навсего, а там врачи! Им-то оно виднее!

Зав. подстанцией помчался в больницу выручать доктора.

Перепуганный психиатр, понявший, как его подставили, уперся.

– Патрацкий болен! Он социально опасен! Он чрезвычайно агрессивен! Он чешется и кричит! Правда, сейчас уже тише и меньше.

Зав. подстанцией убеждал, что невроз, которым страдает врач «Скорой помощи», не психическое заболевание, в психушке лечиться нет необходимости! Что любой, окажись в подобной ситуации, станет агрессивен и будет кричать! А чесаться – не преступление. Мало ли людей чешется? Всем психушка нужна?

Зав. старался убедить психиатра, что Патрацкий в быту и на работе – душка, лапочка и пушистый зайчик, что его обожает и в нем души не чает вся подстанция! О чем недвусмысленно сообщает его, заведующего, визит и текущая беседа. Ведь, окажись Сергей Александрович на самом деле таким, каким его описывают психиатры, разве б стал он – заведующий – приезжать и пытаться забрать больного? Настоящему психу и место в психушке!

Надо сказать, красноречие заведующего не прошло мимо ушей психиатра, который поломался для приличия, но уже понимал, что если тихо не избавится от беспокойного невротика – скандала не удержать в границах больницы. А это непременный и весьма болезненный удар по репутации отделения и всей клиники.

Так что заведующий в конце концов отстоял своего незаменимого и очень хорошего сотрудника, которого обожает вся подстанция.

Вялого, сонного Патрацкого, с насыщенной аминазином задницей отвезли домой отсыпаться. А зав. вернулся на подстанцию разбираться с хулиганами.

Однако, что кривить душой, рука не поднималась написать заявление в милицию. Вот уж кого действительно и ценили и любили. Ребята-то золотые. На все руки от скуки. Да и юрист по телефону объяснил, что заявление подать может только сам пострадавший, а он сейчас никакой – отлеживается дома. В общем, поначалу обошлись словесной выволочкой в кабинете заведующего. Потом к концу недели явился присмиревший, задумчивый Патрацкий и сообщил, что: «Он ничего писать не будет, пусть они извинятся!»

Главное условие: «Только пусть извинятся перед всеми на утренней пятиминутке».

Ну что ж, они извинились.