Тимоте де Фомбель - Принц без королевства

— Это клиент, он хочет снять комнату Венди там, наверху.

— А он знает, что Венди там уже нет?

И хозяин расхохотался над собственной остротой, вероятно, вспоминая старушку Венди, которая только что съехала.

— Кончайте смеяться, я серьезно говорю.

Отелло насмешливо прищурился.

— Ах, даже так? Серьезно?

Альма не совсем точно описала своего хозяина, упомянув только его скупость. Это был добродушный и, в общем, порядочный человек. С ней он обращался хорошо. Любил пошутить и первый смеялся над своими шутками. Но он и впрямь был прижимист дальше некуда.

— Ладно-ладно. Как у него с деньгами, у твоего жениха?

Теперь и он говорил серьезно.

— Не знаю.

Хозяин вернулся в зал. Переговоры длились недолго. Ванго сразу принял условия Отелло, и тот оценил это не без сожаления. Все скряги таковы: если клиент не торгуется, они начинают жалеть, что не запросили больше.

— За постельное белье отдельная плата. И за газ тоже. Подушки вам нужны?

Ванго согласился и с этим. Первые двое суток он безвылазно провел в снятой комнате, лежа на отдельно оплаченной перине, под двумя отдельно оплаченными одеялами, уткнувшись лицом в две отдельно оплаченные подушки.

Встав наконец с кровати, он почувствовал, что отлично выспался и что голова у него свежая. Он подошел к окну и потянулся. На полу у порога лежали два или три счета, подсунутые под дверь. Спрятав их в карман, он спустился по лестнице. Было время завтрака. Чтобы попасть в ресторан, Ванго надо было пройти по улице. Падал снег, машины ехали медленнее, чем обычно.

Ванго вошел в зал и сел на диванчик. В кухне кипела работа. Казалось, Альма не замечала его. Но когда он заказал яичницу, она издали ему помахала.

Посетители валом валили в ресторан, и по тому, как они топтались у порога, втягивали в себя теплый воздух, отряхивали снег с обуви и приветствовали хозяина, сразу чувствовалось, как они довольны, что очутились здесь. Они словно одним прыжком перелетели через Атлантический океан и Средиземное море и вернулись на родину, в раннее детство, в воскресное итальянское утро. Отелло же беспокоился о сохранности половичка и то и дело кричал: «Эй, не так усердно!»

— Мне восемнадцать лет, а все меня держат за мамашу, — сказала Альма, ставя перед Ванго яичницу.

— Какой он был?

— Кто?

— Он. Кафарелло.

Альма ответила не сразу.

— Да не знаю. Давай больше не будем о нем. Хватит того, что ты выходишь из своей комнаты раз в три дня… И заказываешь яичницу!

— Но ты же с ним общалась.

— Ну да, как с обычным клиентом, и только. Оставь меня в покое. Я даже фамилии его не знала.

И она побежала к новому посетителю, чтобы взять у него шляпу.

Вернувшись, она задержалась около Ванго.

— Помню только, что он был вежливый и приветливый. Вот это меня и пугает, когда я думаю о нем. Неужто люди могут так ловко скрывать свою жестокость? Девушку, которую он убил, схоронили на Вудлонском кладбище, я об этом читала. Кафарелло и вправду был тихий. Он не говорил по-английски. В Нью-Йорке он чувствовал себя не в своей тарелке. Кажется, он долго работал на западе страны, на коровьей ферме. Хорошо разбирался в мясе.

— Значит, тихий и приветливый… — сказал Ванго.

— Вот это меня и пугает, — повторила Альма и убежала на кухню.

Ванго не знал, что и думать. Он принялся за яичницу. Желток был целый, как полагалось. А белок поджарился только по краям, и они были жесткие и хрустящие. Яичницу припудрили невидимым белым перцем.

Благожелательность Кафарелло не удивляла Ванго: Альма располагала к себе. Странно другое: почему, обладая похищенным с яхты богатством, он отправился пасти коров в американскую глубинку?

Ванго дождался возвращения Альмы из кухни.

— А он был богатый, ваш ковбой? — спросил он шепотом, когда она подошла забрать его тарелку.

— Да, у него всегда были при себе деньги. Много денег. Он не знал им счету. Наш хозяин это заметил.

Теперь все сходилось. И Ванго все больше верил в очевидное: этот Кафарелло был настоящим Кафарелло, казненным за свое последнее преступление — убийство молодой девушки на мосту над Бронкс-Килл.

Ванго резко встал из-за стола, вышел на улицу и зашагал прочь под снежными хлопьями. Альма глядела ему вслед через окно.

Сердце Ванго было полно горечи. Кафарелло умер и тем самым лишил его права отомстить — и узнать правду.

Он бродил по городу целый день, часто присаживаясь на скамейку и наблюдая за прохожими. Он знал, куда идет, но то и дело сворачивал в сторону, чтобы продлить путь. Он мог просидеть на одной скамье целый час и поднимался, лишь когда собравшийся на картузе и плечах снег грозил засыпать его с головой.