Юрий Асланьян - Последний побег

— Паспорта еще не было, а потом…

— Да тише ты! — прошипел Белоглазов.

— …опер слинял куда-то. Ну, шапку, шарф и перчатки мы сняли сразу же. Предупредили, все по-деловому, а он, козел, не внял. Так мы ему вечером в сортире «коробочку» организовали…

Дюков замолчал.

— Как это? — спросил Белоглазов.

— Просто… Двое держат за руки у стены так, чтоб согнуться не смог, а остальные в очередь подходят и бьют под дых… Нас, омичей, было восемь человек, держались гуртом. Так он у нас там дерьмо на полу жрал — заставили…

В углу стало тихо.

— Так что на этот забор я насмотрелся с другой стороны…

— И никто не узнал? — спросил Джумахмедов.

— После этого у него пропало желание рассказывать.

Снова наступила тишина. Ничего больше в эту горячечную ночь в казарме Гараев не услышал. А утром Белоглазов, бывший дежурным по роте, не поднял Гараева и Джаб-барова за полчаса до подъема. Они вскочили по команде «Рота, подъем!» вместе со всеми, когда уборщики другого взвода уже заканчивали мытье полов. Григорий дрожащими руками намотал портянки.

— Стройся, взвод! — лениво скомандовал Джумахмедов. Пробегая мимо него, Григорий заметил, что сержант хмуро качает головой, видимо, дурея с нелегкого похмелья. Встав в строй, он увидел слева большие глаза Хакима. Пожав в ответ плечами, Гараев застегнул ремень и расправил складки под ним. И вдруг резкая боль в животе, та, что вроде все реже в последнее время беспокоила его, желудочная боль от непривычной и бедной пищи, скрутила тело. В строй встали еще не все, поэтому он незаметно решил присесть на табурет. Сжав зубы, он нервно поглаживал пилотку, лежавшую на колене, и поглядывал в сторону дверей.

Коровин не появлялся. Джумахмедов разговаривал о чем-то с Дюковым. И вот, когда взвод уже построился, в коридоре послышались шаги…

Гараев облегченно закрыл на секунду глаза, но в помещение влетел Белоглазов. Сержант взглядом отыскал Гараева.

— Почему не убрана территория взвода? — деловито спросил он.

— Нас не разбудили, — ответил Григорий, ощущая приступ тошноты.

— Что-о? — протянул сержант, останавливаясь напротив Гараева. — Вас еще и будить надо?

Белоглазов с куражистым любопытством заглядывал солдату в глаза.

— А сапоги тебе не почистить? — развеселился, закидывая по-птичьему голову, Джумахмедов.

— А ты! Ты-ы-ы! — замычал, сорвавшись на него, Григорий. — Сблевыш несчастной матери, вот кто ты!

Белоглазов резко, в упор ударил Гараева под дых — и тело того с болью переломилось пополам, в глазах поплыла белая, с черными березовыми штрихами пелена.

— Вот скотина, — сказал Джумахмедов.

И наступила тишина, долгая, бессознательная тишина.

Еще не до конца выпрямившись, Григорий сделал шаг, второй, третий — уже к выходу — и вдруг побежал, споткнулся о тазик с водой, опрокинув его, выскочил в коридор.

Он бежал, расталкивая солдат разоружавшегося после ночного караула взвода, бежал к выходу из казармы. Шарахнулся к своей тумбочке оторопевший дневальный. Солдат, который, подтягивая на крыльце штаны, щурился на восходящее солнце, как потом выяснилось, далеко не сразу сообразил, что автомат и подсумок в руках прыгавшего по ступеням были его: они лежали на перилах, и Гараев на ходу рванул их к себе. Потом он быстро свернул за казарму в сторону забора и побежал, словно падая, по взлетной полосе дощатого трапа, снова свернул и выскочил к пролому — «золотым воротам» самовольщиков, между ямой и двухэтажной стенкой он пересек полосу препятствий и прыжками кинулся к лесу, где только и оглянулся — сзади никого не было.

Гараев расстегнул слишком жестко схваченный крючок воротничка и надел подсумок на ремень. Со стороны городка послышались крики. Редкий чистый ельник быстро расступался, пропуская бегущего. И тот бежал, кукольно, не в такт, куда-то в стороны размахивая левой рукой, а правой вцепившись в ремень автомата. Слезы выпрыгивали из его глаз, как от ударов. На одном из небольших спусков сапог залетел под красный змеевидный корень сосны — и Григорий боком, неловко полетел на землю: плечом, спиной и снова плечом. Он перевернулся и затих, закинув руки под голову, как при команде «Атом!».

Текст письма в редакцию:

«Здравствуйте, уважаемая редакция!

Пишет вам молодой солдат из внутренних войск. Делаю это потому, что другого выхода у меня нет. Вернее есть, но он будет последним. Я хочу сообщить вам о том, что в нашей роте группа старослужащих солдат, сержантов и «помазков», то есть прослуживших один год, делает все что захочет, а хочет она чаще всего унижать молодых — иногда просто по зубам, чтобы увидеть страх в глазах человека. А строй всегда молчит, и не только строй…