Михаил Андросов - Вольные упражнения [сборник]

— А Халява, значит, у тебя в качестве рулевого?

— Типа того. А ты что-то имеешь против?

— Нет, не имею, — пожал плечами Пятнов, — у него, кстати, неплохо получается.

— Я тренировался, — пробурчал под нос Халиков.

— Ты лучше про себя расскажи, — постаралась Таня перевести разговор в более приятное русло. — Где был? Что видел? А то давненько про тебя не слышно ничего.

— Да отстойно всё, — поморщился Пятнов. — К родственникам уезжал в Калининскую область на месяц почти. Скука там у них страшная. Даже подраться не с кем. Так что, можно сказать, мучился я там, а не отдыхал. Признаюсь, я и ехать не хотел. Родаки настояли, чтобы я хоть летом поменял обстановку и по гаражам и подъездам тут не тёрся.

— Ну да, настояли, — усмехнулся Халиков. — Представляю, как они пинками тебя в автобус загоняли и вещи вслед закидывали.

— А Халяве слова никто не давал, — заметил Пятнов. — Тебя назначили рулевым, вот и рули себе.

Они втроём двинулись вдоль знакомых дворов.

— Шурик, вот давно хотела у тебя спросить, — поинтересовалась Таня, — откуда прозвище «пятиэтажный» взялось. Не идёт оно тебе как-то. Хоть ты и высокий, но до пятого этажа явно не дотягиваешь.

Халиков сзади хмыкнул:

— А он не любит про это рассказывать.

— Ты рули давай! — вновь поставил Пятнов Халикова на место. — А я всё же расскажу, раз девушка просит!

В общем, классе в пятом или шестом, точно уже не помню. Тюха из нашего класса, ну, ты его должна помнить: придурок такой конченный, с ёжиком на голове всё ходил, металлистом себя считает. Вот этот Тюха накалякал в туалете прямо на стене матерный стишок. Вдохновение, видимо у него проснулось. Под поэта решил закосить. За этим делом его, конечно, не спалили, но в тот же день кто-то настучал завучу. Собрание было в нашем классе. Вычитывала нас Валентина долго и упорно. И всё пыталась она дознаться, кто же это сделал. Кто пионер такой несознательный? Видимо, знала она, что авторство кому-то из нашего класса принадлежало, а кому именно — своими силами она узнать не смогла. А в классе ребята вообще все не в курсах, за что их натягивают. Ну, Тюха, понятное дело, не признаётся, молчит, как партизан во время допроса. Сама Елена толком не поймёт, из-за чего разбирательства такие серьёзные начались. Вот она завуча и спрашивает: «А что там написали-то?»

— Ага, — подхватил Халиков. — А Шурик у нас самым умным, видимо, показаться решил: встал он из-за парты да на весь класс как ляпнет: «Елена Михайловна, да там мат пятиэтажный, как же вам рассказать, что там написано?»

— Все, кто был в классе, просто легли от смеха… кроме Валентины. Она, мне кажется, вообще смеяться не умеет, — продолжал Шурик. — А ко мне так и приклеилось прозвище «Пятиэтажный». Вот так оно и было. Тюху, правда, впоследствии всё равно вычислили и перед всем строем на общешкольной линейке демонстративно из пионеров исключили, чтобы другим неповадно было. Его и ещё двух каких-то раздолбаев из других классов.

— Так и стал у нас Шурик Пятиэтажным, — подытожил Халиков. — И с тех пор ни этажом выше, ни этажом ниже.

Тем временем они поравнялись с домом, в котором жила Елена Михайловна.

— Узнаёшь? — спросил Халиков.

— Дом Елены, — подтвердила Таня. — Как же не узнать. Помню я его, конечно.

— А говорят, она здесь больше не живёт, — выдал новость Пятиэтажный. — Вроде как в другой город переехала.

— Да сейчас! — не согласился Халиков. — Здесь она. Никуда не уезжала. Просто в другую школу ушла работать.

— А я слышал, что уехала, — не унимался Пятнов.

— Да говорю тебе, что здесь она! Если бы она собиралась уехать, то когда в гости нас приглашала, обязательно сказала бы об этом.

— Может, зайдём, узнаем, — предложил Пятиэтажный. — Вот она удивится-то! Если дома, конечно, окажется.

— Никуда мы заходить не будем! — остановила Таня спор ребят. — Ну, уехала она, не уехала — какая разница-то теперь? Всё равно преподавать в нашем классе она больше не будет.

— А помнишь, как мы в её подъезде Панова караулили, чтобы он к Елене пройти не смог? — вспомнил Халиков весенние приключения. — Тогда ещё ребята у тебя дома боевик смотрели. Помнишь, Тань?

— Конечно, помню.

У Тани с тем вечером были свои ассоциации. Именно тогда она призналась Алексею Панову в любви. Так несвоевременно и потому так неудачно всё вышло. А ведь это было её самое первое признание, и к Алексею она тогда действительно была неравнодушна. К одному-единственному парню из всего класса. Его жёсткая фраза «Ну и что» острым лезвием врезалась в память Тани, да так там и осталась. Её первое искреннее чувство и признание оказалось растоптанным.