Алла Горбунова - Конец света, моя любовь [litres]

Их встретил человек с табличкой, и экскурсионный автобус повез на базу отдыха «Сосны», к бару «Мотор», где были накрыты столы и ведущий приготовил для них специальную программу. Это был обычный ведущий, смазливый и глуповатый, с галстуком-бабочкой, вроде ведущих свадеб и всяких праздников; лица, которые предпочли остаться неизвестными, наняли его и скинули ему на почту подробную инструкцию, что нужно делать и что говорить, и перечислили за это приличную сумму.

Выйдя из автобуса после пары часов дороги, молодые люди оказались на холме, расположенном на границе леса, перед небольшим уютным баром. Ребята заглянули в бар: стулья были сделаны из мотоциклетных сидений, а в интерьере можно было увидеть моторы гоночных болидов, автомобильные номера и фотографии с гонок. Бармен сразу предложил им напитки, особенно посоветовав их фирменный коктейль «Мотор OIL» или освежающий сидр с Алтая, также можно было заказать эксклюзивное пиво с горчинкой из частной пивоварни или сухое вино, виски или ром. Ведущий, который назвал себя Иваном, поздравил гостей со сгоревшей юностью и сразу же попросил у них именные пропуска. Он сказал, что они расположатся на улице, в панорамной крытой беседке у бара с видом на сосновый лес, где на столах уже выставлены закуски, а дальше гости себе закажут шашлыки или сочные бургеры с говяжьей котлетой, ну или супы, хот-доги или что они пожелают – все оплачено.

Посреди беседки стоял микрофон, рядом с которым кружился ведущий в галстуке-бабочке, и, пожелав гостям приятного аппетита, он сообщил, что единственное, что от гостей потребуется, – это выйти к этому микрофону и рассказать о своей жизни и о том, как именно их юность сгорела, после этого пусть они пьют, гуляют, веселятся, танцуют, и дальше для них предусмотрены еще развлечения, вечеринка будет длиться всю ночь, а утром их отвезут на автобусе обратно в город, но если кто-то захочет лечь спать – для каждого из них зарезервирован номер в гостинице на базе.

Первым говорил алкоголик Алексей. Он вышел и, как на собрании анонимных алкоголиков, сказал: Меня зовут Алексей. Я алкоголик. Я пью потому, что пил мой отец. А может, не потому. Может, я пью от высокомерия, от презрения ко всему, а может, от любви. Я родился в маленьком городке в Карелии, приехал в Питер учиться и начал пить, бросил учебу и пил, жил у одной девушки, потом она меня выгнала, потом я работал и не пил, потом снова пил, подшивался, работал, снова пил, был в специальном трудовом лагере для алкоголиков – матушка отправила, сбежал оттуда и пил, и сегодня тоже напьюсь, а матушка моя помрет – и я пропаду. Алкоголик Алексей стоял, уже чуть-чуть пьяный, у него было красное лицо, но видно было, что когда-то он был надменен и красив. Он умолчал о том, что хотел стать писателем и написал уже рассказов на целую книгу, но ее было некому дать прочесть, и ни одно издательство ее не принимало.

– Я употребляю всякие вещества, – сказал Антон, – и почти всегда хожу чем-то обдолбанный. У Антона были волосы по плечи, бородка, недоброе лицо и тощие локти. – Без веществ я жил, – сказал Антон, – и работал в сфере IT, и музыку писал для себя, но это все на самом деле была не жизнь. Жизнь – в веществах. Я вначале боялся, а потом решился, меня вначале не брало, взяло с четвертого раза. Остальных взяло раньше, они казались мне упоротыми придурками. А потом – началось. Кайф. Все нравится, что ты делаешь. По телу разливается блаженство. Не описать. Психодел тоже был. Я видел Красоту, цветы… Многих напрягает, что все остальные сферы жизни, кроме веществ, просто перестали мне быть интересны. Ну так это их проблемы. Я и сюда пришел в поисках кайфа, у меня с собой кое-что есть, – и Антон вернулся на свое место.

Душевнобольной Никита был очень высоким и одутловатым, видимо, от препаратов, мужчиной, с лицом ботаника-очкарика. Он стоял у микрофона с таким видом, будто отвечает экзамен, но не может припомнить билет и с трудом складывает слова: Я… э-э… изучал философию математики, писал диссертацию. Тут он замолк и явно забыл, о чем говорил. Писал диссертацию, – услужливо подсказал ему ведущий. – Электрошоковая терапия, не могу вернуться к диссертации… хочу быть ученым, но работаю гардеробщиком в театре, мама устроила, собираюсь вернуться в науку, мне уже лучше.

У Анны были короткие – ежиком – волосы на голове, она была похожа на красивую птицу с огромными рыже-карими глазами и в каком-то огромном, не по размеру, балахоне. – Недавно я прочитала историю двадцатидевятилетней девушки из Голландии, которая получила разрешение на эвтаназию из-за психического заболевания. Эта история никак не выходит у меня из головы, – начала Анна, – и вот я думаю, хотела бы я эвтаназию, если бы у меня была такая возможность? Наверное, нет, хотя умереть я бы не возражала. После смерти я стану травой и камнем, лесом и болотом, перегноем и мхом. Я буду там, где земля и вода. Я стану частью Весны. Однажды летом на даче, когда мне было четыре года, я сошла с ума. Я смотрела на занавески и потолок и увидела странные образы. Танцевала зеленая балеринка на одной ноге, а за ней шли какие-то животные. Потом я очень испугалась, что моя мама умерла. Она спала в кровати рядом, и я стала ее будить и спрашивать каждую секунду, жива ли она. В студенческие годы я обращалась к психиатру с жалобами на плохое самочувствие, постоянную «тошноту и желтую вату» в голове, жаловалась на то, что большую часть своего времени я не способна ничего делать и мне очень трудно посещать университет. Бывало, что, приняв с утра душ, я настолько утомлялась, что весь день потом лежала недвижимо. В холодное время года мне было хуже, чем в теплое. Спала обычно очень долго, ложилась под утро, а просыпалась под вечер. Меня пытались исключить из университета за прогулы. В шестнадцать лет пыталась покончить с собой. Приняла огромную дозу лекарств, несколько дней лежала, как в коме, потом очнулась. Потом еще один раз приняла большую дозу лекарств. Бегала голая по двору, завернувшись в полотенце, – хотела сбежать из дому. В подростковом возрасте любила чуть что резать руки. Летом после окончания университета из-за совершенно незначительной истории на любовном фронте, которая омрачила мои отношения с любимым человеком, я впала постепенно в несовместимое с жизнью состояние. Я болела более полугода, мне казалось, что я разлагаюсь заживо от СПИДа, у меня немели и отнимались руки и ноги, в них возникали странные покалывания – парестезии, а в теле и голове – странные пугающие ощущения, сенестопатии, открывались язвы на коже, начался неврит на глазу, мышцы на ногах болели так, что хотелось орать, постоянно держалась температура, не сбиваемая даже аминазином. Мне назначали то одни лекарства, то другие. От них все плыло в глазах, была акатизия, полностью пропадал аппетит и любой интерес к жизни; время подбора схемы осталось в моей памяти как самое ужасное и тяжелое. В конце концов я впала в состояние, всем похожее на паническую атаку и абсолютно невыносимое, но отличающееся тем, что оно, в отличие от панической атаки, не заканчивалось. Может быть, это можно назвать дичайшей генерализованной тревогой, но больше этому состоянию подходит эпитет «адские муки, испытываемые при жизни». Это состояние непоправимой биологической поломки, и жить в нем невозможно. Если бы меня из него медикаментозно не вывели, я была бы мертва. Через полгода с лишним мне подобрали лекарство, на котором я вернулась к жизни, и сказали, что, скорее всего, я должна буду принимать лекарства пожизненно. Прошло десять лет, как я принимаю нейролептики и антидепрессанты. На жизнь в общем не жалуюсь, все сносно, не как у здоровых, но сносно. Никакой эвтаназии. Пока.