Алла Горбунова - Конец света, моя любовь [litres]

У Яновского было прозвище – Огурец.

Боб разместил в Интернете фотографии моей матери в пеньюаре и написал, будто бы она проститутка, и указал ее электронный адрес.

В то время я, ничего не зная ни о Шлейермахере, ни о герменевтике, совершила великое открытие того, что у каждой книги есть много смыслов. Пять выделенных мной смыслов книги назывались так: «Буквальный», «Мораль», «Происхождение книги – переживания автора», «Расшифровка» и «Истинный Обобщающий Смысл». Причем «Происхождение книги» и «Истинный Обобщающий Смысл» трансцендентны. Так, в «Аленьком цветочке» буквальный смысл —история о купеческой дочери и чудище, мораль – сила любви превращает уродливое чудище в прекрасного принца, а расшифровка, взятая мной из какой-то статьи в «Комсомолке», подразумевала то, что чудище – это Россия, которая скрывает свою прекрасную царственную сущность под уродливым обликом.

«Что такое аленький цветочек, краше которого нет на свете?» – написала я в тетради жирной ручкой и обвела три раза.

«Это абсолютный максимум и минимум Николая Кузанского», – шепнул мне через годы голос философа Коли (не Кузанского).

И всю свою жизнь я буду рассказывать вам, что это такое.

В то время мне было еще не безразлично, кто сел рядом со мной в метро, улыбнулся ли мне продавец-консультант, подмигнул ли охранник.

В этом мире были только две сигареты, спрятанные в старом портфеле, и в них было больше блаженства, чем во всех сигаретах, которые я могла бы выкурить за свою жизнь; один бокал шампанского на Новый год, и в нем было больше блаженства, чем во всем алкоголе, который я могла бы выпить за свою жизнь. Головокружительная энергия была спрессована в бесчисленных «нельзя». Это было время ногам подкашиваться от любви к тому, с кем мы даже не были знакомы, время рукам не знать, какую протянуть при встрече, время волосам быть такими длинными, что в них могли завестись крокодилы, время, когда попытка знакомства, попытка поцелуя и попытка изнасилования равнялись между собой, как бывает у маленьких девочек и престарелых девственниц. Такими мы были: умеющими питаться светом, с детскими снами в утренних глазах, с горечью и надеждой, и с нестерпимой жаждой свободы, в летний полдень, в зимнюю полночь, входящие во врата храма с надписью «НЫНЕ ЭТО ДОЗВОЛЕНО».

Пятнадцатилетняя Полина набрала на домофоне номер квартиры. Было полдесятого вечера, весна.

Через пять минут вся белая, с окаменелым лицом в подъезд спустилась бабушка в сером демисезонном пальто, накинутом поверх домашнего халата, накинутого, в свою очередь, поверх ночной рубашки. Полине нельзя было одной заходить в подъезд и подниматься на лифте.

Бабушка ответила на приветствие Полины кивком и многозначительно не разговаривала с ней во время подъема на лифте. Казалось, она едва сдерживается, и резкая окаменелость ее черт – следствие усилия, попытки оттянуть момент, когда она не выдержит и закричит на Полину. Когда Полина пыталась посмотреть ей в глаза, чтобы понять, что происходит, бабушка отворачивала взгляд, чтобы не вспыхнуть раньше времени.

Когда они вошли в квартиру, на пороге фигурами немого осуждения стояли дедушка и мама. Бабушка завопила:

– Я больше не могу! Она меня изводит! Делает все, что хочет! Увольте меня!

Дедушка сказал Полине:

– Ты живешь с нами и должна учитывать наши интересы. Бабушка не может, чтобы ты поздно возвращалась. Ты учитываешь только свои интересы, так нельзя.

– Блин, но ведь вы мне разрешили гулять до десяти… – попробовала оправдаться Полина.

– Это когда ты очень просила. Но сегодня ты ушла и не сказала, во сколько придешь. И мы поняли, что до девяти. Бабушка чуть не умерла!

– Я чуть не умерла из-за этой паршивки! Без пяти девять, девять, девять ноль пять, девять пятнадцать – а тебя все нету! – кричала бабушка.

– Пришлось дать ей два успокоительных, – продолжал дедушка. – Больше никуда не будешь ходить по вечерам! Все! Наказана!

– Как – никуда?! Почему – никуда?! Что я такого сделала?! – Полина теряла самообладание.

– Нужно щадить бабушку и дедушку! Им немного осталось! – подбавила масла в огонь мама.

– Но нужна же мне хоть какая-то свобода! Я так не могу! – уже кричала Полина.

– Свобода – это осознанная необходимость, – сказал дедушка.

– Чушь! – завопила Полина.

– Это человек поумнее тебя сказал, – возразил дедушка.

– Хватит надо мной издеваться! – визжала Полина.