Михаил Веллер - Все Легенды

— А если бы это попало… к журналистам!

— Да кто это опубликует?! Не смешите.

— Ага! Так вы признаете, что это… неприличные снимки?

— А зачем вы их вытащили из чужой сумки? Вы бы с меня еще штаны публично сняли и обвинили в оскорблении общественной нравственности.

Начальник заезжает с другой стороны:

— Вы бы не хотели, естественно, чтобы это попало к вашей жене?

— Почему? — пожимает плечами Отс. — Она это одобрит.

— Что она одобрит?!

— Не вмешивайтесь во взаимоотношения супругов, знаете…

Начальник дает перегазовку и заезжает с третьей стороны:

— Представьте, что это появилось в театре.

— Хм. Много вы понимаете в жизни театра.

— Но как вы такое могли?..

— Да пока еще могу, — не без удовольствия сообщает обвиняемый.

Такие парни свои права и возможности знают твердо. На них где сядешь, там и слезешь. Начальник слез.

Непосредственно вслед за чем влез на Эви Киви — хотя и не так, как ему мечталось бы, но лишь по долгу суровой и неблагодарной службы.

— Вам есть что терять, — пообещал он. — Вы понимаете, что можете вылететь с киностудии, из театра, и не найти себе работу даже в Магадане — если только работенку там не подберем вам мы?

Киви садится, поддернув юбку, ноги неимоверной длины и стройности закидывает одну на другую, грудь выпячивает, золотую гривку взбивает и отвечает холодно:

— Я что, не имею права спать с мужчиной, которого люблю? Или он оказался американским шпионом? Почему вы лезете в мою постель?

— За участие в изготовлении порнографии в качестве натурщицы — до пяти лет строгого режима, — глушит начальник. — Вы не Отс. И ответите по всей строгости.

По молодости лет она тяжко задумывается. Здесь слезу не из таких выбивали. И несчастная оправдывается:

— Я не виновата. Я… не хотела. Я… почти не знала. Я… в изготовлении… не при чем!

— Да? Бедная… А это кто?! А это откуда?!

— Это?.. Просто… есть один знакомый… у Георга… художник…

— Это — художник? Это не художник! Это кто?! Это вы!!!

— Это фотограф… случайно… был в гостях. Мы выпили. И он… нам… на память… Сугубо интимно… просто.

— Просто?! Это не просто! Это десять лет!! Возьмите платок! Я верю, что вы не виноваты! Фамилию фотографа! Быстро! Если это не вы изготавливали фотографии, мы должны убедиться, что там нет целой подпольной фабрики!

Вот так Калью Суура, известного фотохудожника и призера разных международных выставок, выдернули прямо из ателье. Его сунули в машину, скатили в подвал, посадили под лампу и вчинили допрос с первой степенью психического воздействия. Как нетрудно заметить, чем ниже спускалось следствие, тем эффективнее применялись меры. Есть такой закон природы.

— Как?! Когда?! За сколько?! Подумай о детях!..

Мигает он под яркой лампой, режущей глаза, и открещивается:

— Вы знаете, — говорит, — я вообще-то почти не при чем. Я только кнопку нажимал. Я, понимаете, художник. Я все рассматриваю только как фотонатуру.

— Она что, вдруг сама к тебе в кадр влезла, эта фотонатура?!

— Нет, она влезла в кадр не сама.

— Не сама все-таки… А кто ее туда впихнул?! Папа Римский?!

— Нет, Римский Папа ее туда не впихивал.

— Кто!!!

— У нас был художественный постановщик… он руководил, так сказать… замыслом.

— Ах, постановщик. И чем же он руководил? Ну!!!

— Он ставил композиции, добивался пластической выразительности поз.

— Наши поздравления. Позы выразительные. Что есть, то есть. И как же зовут этого великого хореографа? Рудольф Нуриев?

И бедолага-фотограф, страдая от своего предательства, сдает художественного руководителя. Просит закурить и выдавливает:

— Его зовут Эйно Баскин.

Баскин. Комитетчики переглядываются. Вот так. Где ни копни поглубже — вылезает когтистая лапа мирового сионизма.

Баскин слыл тогда молодым талантливым режиссером и с трудом пробивался наверх — явствующая из фамилии принадлежность к проклятому сионизму сильно мешала. В тот злосчастный вечер они у Отса дома напились, и пришедшая в голову затея, не нося политического умысла, представилась развлечением изысканным и веселым.

— Так, — давят и колют Баскина. — Значит, это вы — организатор преступной группы?

— Какой группы?..

— Сознаваться будем?

— Конечно! Но в чем?..

— А вы сами не знаете?!

— Н-не знаю…

— Перестань валять дурака, Баскин! Облегчи душу, рассказывай! Суд учитывает чистосердечное раскаяние.

— Я готов рассказать, но объясните, в чем каяться?