Анна Флёр - Охота на самцов

— Я не могу. У меня ноги болят. Можно я с места? — И шепотом обратилась к соседу по парте, а также к сидящему перед ней Косте: — Открывай учебник, Макс! Костя, расправь плечи!

— Ну странно, конечно, — протянула преподаватель, — отвечайте сидя, раз так. Только я вас что-то плохо вижу...

Иванцова отвечала до конца пары. Она заикалась, кряхтела и несла всякий бред, получала наводящие вопросы, вплоть до «И все же, экономическая теория развивалась не очень равномерно, да?», и не могла на них ответить. Как ни странно, это не помешало ей на перемене стоять в кругу самых умных и продвинутых студентов. Правда, со второго и третьего курсов.

Мы с Людкой пошли в кафешку. Не хотелось ни этого поганого чая, ни сдобных булок, ни даже отложенных специально для нас фруктов. Просто обычно именно около кафетерия собирается народ. Все стоят, забивают проход и создают очередь, но при этом просто чешут языками или здороваются, дотягиваясь друг до друга через несколько голов. А если не поцеловать кого-то или хотя бы не объяснить причину, почему ты не можешь поцеловать (простуда, нехватка времени и т.д.), то это вызовет обиду. Вот такая странная традиция известного института международных отношений, да и наверняка не только его.

Я с большим трудом привыкаю к своеобразным правилам этого заведения. За перемену надо успеть перездороваться как можно с большим количеством людей, подойти к тем группам, где стоит хотя бы один знакомый человек, который должен представить тебе своих собеседников. Чем больше знакомых, тем лучше. Это считается крутостью (не путайте с общительностью). А еще по заведенному странному этикету не положено подходить и самостоятельно знакомиться с интересующим тебя человеком. Считается дурным тоном. Нужно, чтобы вас представили друг другу, хотя почти никогда не помнишь, через кого ты познакомился с ним. Да и к чему хранить в голове всякую ненужную информацию? Зато всегда шокирует, когда в городе или в клубешнике на тебя набрасывается какая-нибудь пьяная морда, называет по имени и расспрашивает про твоих друзей, а тебе это лицо ровным счетом ни о чем не говорит.

Началась новая пара. Мы намеренно опаздывали, уж очень не хотелось идти на английский. Нам выдали старинный учебник с глубокими советскими корнями, а руководила сим предметом странноватая женщина, явно мечтавшая когда-то поступать в Гнесинку. Сначала нас занимало то, как проходила эта пара. Преподаватель открывала рот со звонком и закрывала его где-то посередине перемены. Она рассказывала про то, как накануне долго и при помощи всего персонала магазина выбирала помаду под цвет... лица (интересно, как в тот момент на нее смотрели окружающие) и в итоге огорченно доставала две помады, купленные вчера. Дальше следовало голосование, кто какую помаду считает более подходящей. Все начинали детально рассматривать ее уже не молодое лицо с первыми признаками дряблости. Такое внимание, разумеется, льстило прекрасной женщине возраста, лет десять назад называвшегося бальзаковским. Вылупленные на нее пять пар глаз (мы по очереди ходили в этот цирк, чтобы не тратить попусту свое время, и, по-моему, она так никогда об этом и не догадалась) приводили ее в такой экстаз, что она начинала петь. Что-то про алые губки, если не ошибаюсь. По ней плакало музыкальное училище. Образ менялся на каждой паре. Песни были то пронзительными и грустными, то веселыми. Народ забавлялся, а она думала, что является самым заботливым преподавателем из всех. Она жалела, что мы, такие молодые, должны забивать головушку всякой белибердой (английский язык в ее понимании был белибердой).

Мы с Людкой переглянулись и попросились выйти покурить. Интересно, наверное, из-за таких преподавателей сложили вековую шутку про МГИМО.

Встречаются в Лондоне два дипломата. Один из них спрашивает, который час:

— Экскьюз ми, сэр! Хау мач вотч? (Извините, сэр! Сколько часов?)

— Сэвен ватч. (Семь часов.)

— Сач мач? (Так много?)

— Ту хум хау. (Кому как.)

— Финишд Москау МГИМО? (Окончили московский МГИМО?)

— Аск! (Спрашиваете!)

Мы сели на диванчик, углубились в мобильные телефоны (как и положено ярким представительницам поколения большого пальца правой руки) и просто наслаждались тишиной. Слышалось лишь простуженное дыхание Людки, да звук ударов ее длинных розовых ногтей о клавиши телефона. Потрясающая способность печатать эсэмэски не глядя, да еще со скоростью триста ударов в минуту! (Небольшие калькуляции на тетрадке по английскому помогли мне рассчитать эту баснословную величину.)