Лидия Сычёва - Мёд жизни [litres]

Радость природная, естественная заключалась в рождении детей, в наблюдении за их ростом, за их постижением мира. Это было хрупкое счастье – жизнь человека постоянно подвергалась опасности – война, болезнь, травма. Не то – техногенные радости. Квартира или машина – гораздо устойчивее, чем человеческая жизнь. Общение с детьми заменяется на досуги – кино, книги, путешествия. А чувственный голод вполне замещают собаки или кошки – домашние животные. Они менее хлопотны в быту – интеллектуально не растут и свою «долю» в имуществе не потребуют.

Наш некогда большой и сильный крестьянский род вдруг стал с каждым поколением стремительно мельчать в детях. Особенно с середины 50-х годов ХХ века.

Как любила меня мама! «Красота ты моя белая!» – помню, восхищалась она мной в детстве. В её жизни не было взаимной любви. А были 20 лет с лишним непрестанной боли – за болезнь сестры, за смерть брата. «Есть ли на свете человек несчастней, чем я?» – вопрошала мама в своих «Архивах» – так назывались две синие общие тетрадки, куда она в последние годы записывала молитвы, наиболее значительные события из хозяйственной и семейной жизни. Она так и не смогла примириться с несправедливостью судьбы.

Читала Евангелие, там говорится о том, что настанут времена, когда радоваться будут «неплодные», то есть бездетные. Неужели это время пришло? Неужто «человек природный» канул в прошлое безвозвратно?

От инсультов и инфарктов в России ежегодно умирают больше миллиона человек. Сосуды («реки») засорены, загажены. Отравленной водой, воздухом и пищей, ядовитой информацией. «Блаженны неплодные»? Как же прожить свою жизнь не зря – не только не мешая другим – но спасая всех?!

Эта ночь у гроба… Эти трудовые, сильные, с несходящим даже зимой загаром, трудовые и молодые руки, такие родные – навсегда ушедшие. Руки – её и мои – очень похожи, только мои – городские, привыкшие к компьютерным клавишам и карандашу.

Цвели у изголовья тюльпаны – кроваво-красные, живые. А днем бабок набилось видимо-невидимо. И внуки приехали. Сын умершей сестры – высокий, красивый, статный парень. Основательно клал на грудь большие хохляцкие кресты. А у сына погибшего брата – светящиеся глаза. Выглядит старше своих лет. Начитался Проханова и Климова, рвётся в бой.

Из пенсии мама наэкономила денег – тысячу рублей – и отдала родственнику починить машину: «Хоть картошку с огорода будет на чём привезти». «А я ездить на машине уже стар». И проел, пропил эти деньги…

В «Архивах» и самосочиненных ею молитвах основной мотив такой: «Дай, Господи, терпения!»

Похожу, похожу вокруг телефона (а кому звонить?), и думаю о том, что больше никогда (разве что во сне) не услышу её приветствие, или: «Ну, легче стало?» – это когда я перезванивала ей, чтобы они деньги не расходовали, или заключительную фразу – «Храни вас Бог!» Во сне мне явился ангел (или святой?) в золотом нимбе, я шла в церкви направо, а он меня ласково погладил (пожалел) по голове.

Ещё в школе, помню, я завела «словарик» – обычную тетрадку, куда мы с сестрой записывали наиболее яркие мамины слова, выражения и определения. Тут были и архаизмы, и неологизмы, и просто меткие характеристики. Перечитывать и пополнять словарик было для нас редким семейным удовольствием – мы хохотали до упаду, мама – улыбалась…

Потом тетрадка пропала. Я долго её и упорно искала – в сундуках, на чердаке, в книжках. Наконец мама призналась, что сожгла словарик после смерти брата.

«Зачем?» – изумилась я. «Какой тут смех при таком горе!..»

Брат подбивал сестру пропускать школу, чтобы резаться в карты (это было ещё до моего рождения). Карты он сам делал из картона. Другой любимой забавой было разглядывание лошадей в учебнике по ветеринарии. «Я – Буденный!» – «А я – Чапаев!» При тогдашней бедности и дефицитах игрушки мастерили себе сами: например, плавили из свинца пистолеты.

А были ли радости? Ну, совсем крохотные. Внучки прислали открытки. Или конфетами угостили. Или успокаивающее письмо от сестры. Или радость от убранного до дождя огорода. Или… Ну вот и все радости.

Да, ещё юбка перешитая из дочериной – с клинцами-вставками и карманами.

Ушла – как звезда на небе погасла.

Так что же есть жизнь и надо ли её осмысливать? Есть, есть ещё люди, в ком священный огонь природы и высшего человеческого разума не загас, но их мало, и они светят зачастую для себя и своей семьи. И при чём тут литература, слово? Да ни при чем. Оно и не нужно, наверное.