Тимур Ильясов - Обыкновенная трагедия

Ее горестные мысли прервал резкий возглас водителя автобуса, огласивший конечную остановку на вокзале города. Мария, как ошпаренная, вырвалась из копошащегося людьми салона, расталкивая недовольных пассажиров, и побрела по улице. Она бесцельно шла по полуденному зимнему городу, не замечая ничего вокруг, квартал за кварталом, сквозь толпы людей и бетонный лабиринт шумных улиц, отдавшись воле своих мрачных раздумий и несущим вперед ногам. Идти ей было некуда, и денег у нее не было. Во рту у нее пересохло, а живот скрутило голодом. Но она, погруженная в свои мысли, едва обращала на это внимание, и продолжала брести вперед, не зная времени и места, время от времени безуспешно набирая на телефоне номер подруги.

По мере того, как она углублялась во чрево большого города, окружающие улицы заметно менялись. Торговые и спальные районы — неухоженные, все в обрывках объявлений и шелухе семечек, сменились респектабельностью огромных, сияющих стеклом офисных зданий, добротностью фасадов жилых домов, умиротворением прибранных парков и уютностью красивых ресторанов.

Тут Мария заметила, как много было молодых девушек в этой части города. Они все казались довольны жизнью: беззаботные, ухоженные, защищенные родителями или мужчинами. Их светлые лица мелькали в пролетающих по дорогам салонах автомобилей. Они проходили мимо, выходя из дверей магазинной, звонко щелкая шпильками туфлей. Они сидели в тепле многочисленных кафе, увлеченные беседой, обмениваясь друг с другом улыбками. Мария ощутила едкую желчь обиженной зависти к этим девушкам: нехорошую, горькую, концентрированную. И это ощущение заставило ее руки и ноги мелко дрожать, словно в лихорадке.

— Ведь я такая же, как они, — обреченно бормотала она, — ничем не хуже. Но они устроены, беззаботны. А я — тут, в холоде, на улице… Одинокая… Беззащитная… Преданная…. Голодная… Бездомная. Без копейки в кармане…

Когда поток ее горьких мыслей иссяк, а голова лишь шумела истощенная напряжением, она оказалась в небольшом парке, полном высоких старых деревьев, посреди ровного квадрата запруженных автомобилями улиц. Мария присела на покрытую тающим льдом и снегом скамью и откинула голову вверх, к небу. Над ее головой, поддавшись порывам ветра, гудели деревья. Они покачивали и протягивали свои оголенные ветви к небесам, как молящие пощады руки грешной старухи, но лишь беспомощно царапали промозглый воздух в попытках скинуть с себя стаи черных ворон. Воронье же облепило деверья черными гирляндами — всюду, на каждой ветке. Вороны изредка каркали — зловеще и устрашающе, смотрели своими жуткими черными глазками сверху вниз на сидящую внизу одинокую девушку.

Мария посмотрела на солнце, висящее в зените зимней полуденной поры. Оно было маленькое, съежившееся и, несмотря на яркость исходящего от него света, казалось черным.

— Как странно, — отрешенно сказала себе девушка, — черное солнце…

Она все всматривалась в черный круг солнца, пока перед глазами не пошли красные круги. Потом плотно закрыла веки и прислушалась к себе. Внутри было тихо. Буря прошла и оставила лишь выжженную пустыню. Марии не хотелось больше никуда идти. Она устала. Казалось, ее тело каждой клеткой приросло к скамейке, и она была готова остаться тут навеки, под крохотным странным черным солнцем, в компании воронья на оголенных ветках деревьев. Тут ей было место, подумала она.

Потом внутри нее что-то неуловимо изменилось. Будто тяжелая капля долгожданного дождя упала в песок раскаленной зноем пустыни, моментально просочилась внутрь, но подарила смутное ощущение надежды. Мария не могла понять, что это было. Она пыталась отыскать в себе эту каплю, найти это чувство, нащупать забытое воспоминание. Отчаянно пытаясь уловить ускользающее ощущение, подарившее надежду, она вдруг поняла, что ищет. И простота найденного ответа удивила ее.

Никогда прежде, за всю свою жизнь, Мария не задумывалась о боге. Нельзя сказать, что она в него не верила. Она лишь не задавала себе вопросов о существовании такой силы, а лишь воспринимала бога как часть окружающего быта, как формальный ритуал, привычный оборот речи.

Но теперь все казалось иначе, обрело новый смысл: реальный, животрепещущий, насущный. Она чувствовала себя выброшенным на скалы кораблем, попавшим в сокрушительную бурю в первом же путешествии. И теперь, искромсанная, беззащитная, опустошенная, лишенная другой надежды, только на помощь бога уповала, как на последнюю силу, могущую дать ей опору. И если и тут она будет брошена, значит дальше только неминуемая катастрофа, погибель.