Моника Саболо - Саммер

Над ними висел табачный дым, похожий на клубящиеся тайные мысли.

Может быть, он сейчас приблизится к Джил и скользнет ладонью под резинку колготок. Она сделает вид, что ничего не случилось, и будет посасывать лимон в стакане с мексиканским пивом, который небрежно держит в руке. «Вот оно, — думал я. — Люди живут в параллельном мире, днем им свойственно делать одно (например, наклоняться ко мне, сидя рядом на переднем сидении, поправлять свои кошачьи ушки, говорить что-нибудь типа: „Мы же никогда не расстанемся, правда?“, и добавлять с провокационным смехом, пока я слежу за дорогой, не ожидая ответа: „До весны-то точно, да?“), а потом ночью забывать обо всем, обмениваться негласными сигналами, жадно и безудержно стремиться в это или другое такое же место, превращаться в прозрачную сферу, которую можно крутить и вертеть в ладони, хотеть чего-то здесь и сейчас».

Все смешалось в моей голове: мать со своим непристойным платьем, Джил со своей вздернутой губой, Саммер, которая подает мне знак, исчезает в папоротнике и перемещается неизвестно куда — в шар, полный воды и искусственного снега, в лес, в домик в горах, на Эйфелеву башню.

Я не стал ждать весны.

Когда я смотрел, как Джил, небрежно опираясь о стену, стоит с этим типом, а тот пожирает ее глазами с идиотской улыбкой довольного находкой туриста, совершенно не представляющего, что у него в руках, плотоядный цветок или отравленные ягоды, я почувствовал знакомый укол боли. Иголка вонзилась туда, где самая тонкая кожа. Ножницы располосовали папиросную бумагу.

Я пробрался сквозь толпу гостей и на автомате забрал из какой-то комнаты свою куртку, вытащил ее из безобразной горы одежды и сумок; почему-то эта гора как бы подтверждала мою мысль о неизбежности оргии. Я ушел.

В машине мне сразу стало лучше. Я поехал, сжимая руль и в отчаянии следя за дорогой; она равнодушно стелилась передо мной.

Кажется, потом я вообще не выходил из машины. Остался под защитой этой жестянки, от которой отскакивали слезы и мольбы Джил.

Она звонила мне, всхлипывала, она мне писала.

Я отказался встречаться с ней, это далось мне даже легко.

Как-то вечером она ждала меня у двери в мою квартиру, была мертвенно бледна и глаза у нее горели. Я почувствовал, как в сердце моем что-то дрогнуло, но потом сразу пропало.

Она ждала объяснений. «Мне нужны ответы», — сказала она, зажигая сигарету, и руки у нее тряслись.

Я нагло рассмеялся:

— Ответы? Но всем нужны ответы, Джил.

Она стояла, не двигаясь, держа в руке плащ, в глазах читались непонимание и боль.

— Нет никаких объяснений, нет ответов. Никогда нет.

Я отвернулся к окну. Ночь казалась такой же пустой, как моя душа.

— Шар захлопнулся.

Слова мои пронеслись перед ее бледным лицом, потом полетели к окну и рассеялись в темноте.

Доктор Трауб провел рукой по лицу, снял очки и положил их на стол, как будто у него болела голова или он старался подавить неожиданный приступ ярости:

— И вы ее больше никогда не видели?

Я смотрел в сторону:

— Разве я не прав? Кто может дать ответ? Я?

Доктор Трауб опять надел очки, глаза у него сверкали:

— Не знаю.

И мягко добавил:

— Иногда ответить сложнее, чем задать вопрос.

Не раздумывая, я вскочил на ноги, сжав зубы, мне хотелось ударить по столу, скинуть все эти аккуратно разложенные ручки, сбросить это вычурное пресс-папье, на котором красовалась свинцовая фигурка оленя, футляр от очков из искусственной кожи, черную записную книжку, хранящую жалкие секреты его пациентов — хотя, может, он просто карябает в ней кучи вопросительных знаков или делает списки покупок. Все эти вещи призваны, наверное, символизировать уверенность в себе и опыт психотерапевта, но от них несет бессилием и пылью. Им бы лежать где-нибудь в картонной коробке у дороги с объявлением «все по два франка».

И не останется ничего. Ничего от доктора Трауба.

— Значит, вы-то знаете ответ?! Хватит, достало. Вы только воздух гоняете, делаете вид, что в курсе чего-то. Да вы сами такой же неприкаянный и психованный, как и я.

Я попятился назад. Мне хотелось рассмеяться, но я чувствовал, что с таким же успехом могу и расплакаться, и когда я дотронулся спиной до противоположной стены, то развернулся и вышел, громко хлопнув дверью.

В коридоре на диванчике сидела девушка, она со страхом взглянула на меня. Втянула голову в плечи, словно боялась, что я закричу на нее или схвачу за волосы. Она выглядела такой хрупкой, что я спросил себя, где же в ее тельце прячутся какие-то органы, необходимые для его функционирования. А потом пошел к выходу, девушка глазами провожала меня. Черт, она видела, как я дал деру! Я стал паршивым посмешищем. На улице передо мной по-прежнему стояло ее лицо — я представил, как она, маленькое тихое привидение, легкое, словно дуновение ветерка, сидит напротив доктора Трауба и быстро-быстро бормочет, а тот, делая пометки в блокноте, морщится, будто разбирает ее непонятные слова. А она все не умолкает, только поднимает к потолку глаза, — ворожит, наверно.