Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 1. Мосгаз

— Некогда покупать, на стадион не успеем, сам видишь, птицы уже прилетели, пора и нам места занимать.

И тащит меня через ярмарку. Прямо к стадиону. И вот, мы уже на трибуне сидим. Внизу — поле, а над ним — птицы летают. Туда-сюда мелькают. Много-много птиц.

Отец говорит: Смотри, смотри, сейчас большая кормежка будет, а потом Спартак и Локомотив в полуфинале встретятся.

И вот. вывозят рабочие какие-то на поле громадный железный ящик. С пять автобусов. Открывают его. А там трупы лежат в навал. Птицы корм увидели и на трупы насели. Давай клевать. Вся стая села. А рабочие ящик захлопнули. Страшно заревел стадион. Потряс небеса громом рукоплесканий. Ящик утащили, а на поле вместо футболистов Спартак выбежал… Ну тот, из фильма, с мечом. А потом и Локомотив появился, только не команда, а настоящий, железнодорожный, с мордой как у кузнечика. Жуткий такой. Язык высунул длинный, медный. И давай на Спартака наступать. А Спартак его по языку — мечом. Стадион орет:

— Шайбу! Шайбу!

На поле выкатывается здоровенная черная шайба. У нее два зеленых глаза и страшная зубастая пасть… Шайба растет, растет, не видно уже ни Спартака, ни Локомотива, ни стадиона, только глаза ее зеленые смотрят на меня сверху, с неба.

Проснулся я, а надо мной Лебедев склонился, рожу свою прыщавую кривит, ухмыляется. Говорит тихо:

— Пойдем, Джонни, в лесок, подергаемся.

Я отпрянул от него и сказал громко:

— До чего же у тебя харя жуткая, Лебедев, сними противогаз!

Но никто почему-то не рассмеялся. Би-Би посмотрела на меня с тревогой. А Лебедев ничего мне не ответил, только усмехнулся, глаза прищурил и желваками заиграл.

Пришли в лагерь, а палатки нашей нет. Койки стоят, на них палатка грязная валяется. Нам рассказали — Гоша очередное пари выиграл и опять у Миняя. Поспорил, жмот, что несущий столб у палатки перегрызет. С завязанными руками и ногами, лежа. Его связали и у столба положили. Думали, подухарится и остынет. Ушли. Через час пришли — палатки нет, а под брезентом Гоша ворочается и Миняева зовет. Перегрыз, злодей, столб как бобер! Миняй даже испугался — с Гоши-то какой спрос. Гоша человек известный. Пришлось Миняю Гоше еще одну бутылку ставить и просить его дерево срубить подходящее.

К вечеру палатка стояла, а Гоша с Миняем скорешились, перепились и купаться на водохранилище пошли. В час ночи будит всех Миняй. Кричит как иволга:

— Помогите, спасите, Гоша в водохранилище потерялся, может и утоп!

Оказывается, они лодку отрядовскую увели. На цепи которая. А цепь — на замке. Сколько раз просил Фрола дать ключ, с Би-Би по водохранилищу покататься. Ни разу не дал. Запрещено студентам, инструкция! У нас все запрещено!

Замок Гоша камнем сбил. Сели в лодку и уплыли.

Плыли-плыли и вдруг Гоша потерялся. Трех студентов покрепче послал Фрол его искать. Плавали они полночи на лодке, искали Гошу среди сухих деревьев. Тут их много из воды торчит. Говорят, где-то и церковь под водой видно, с крестом. Затопили все к черту, вместе с деревнями.

Утром Гоша объявился. На милицейской машине. И что удивительно — с сержантом подружился, артист. Рассказал, что он из лодки нырнул «от тоски» и водохранилище переплыл. А затем в Бородино направился. А там с ним якобы произошло «сражение».

— Переплыл я этот сраное Можайское море как не фига делать. А потом… Бородинскую диораму посмотреть захотелось! Шевардинский редут и Багратионовы флеши, мать их за ногу! И я пошел как есть в плавках, босой. Через час достиг поля и обозрел его в свете Луны. Подошел к музею. Закрыт, собака. Ну я немножко там покричал. Сторож-дед притащился, начал хамить. Потом, поняв мой бескорыстный научный интерес, и дверь открыл и диораму показал. Приволок пузырь. Сели мы прямо в диораме… Как Наполеон и Кутузов. И пузырь раздавили. Дед закосел, и меня повело, блядь, как на танцах. В пузыре жидкость была страшная, приводящая в изумление… Керосинили мы часа три, дед в милиции говорил, что я Денисом Давыдовым представлялся, декламировал «В дымном поле, на биваке, у пылающих огней..» и начал французов на диораме деревянной саблей крушить. Штрафанут наверно. Отпустили под честное слово, что из лагеря никуда. Мусора тоже не все звери. Отнеслись с пониманием.

Сегодня утром забил меня колотун. Тридцать девять и две! Отселили меня в карантинную палатку. Врачиха из Можайска приезжала. В пасть лазила, гланды смотрела. На язык нажала, я чуть не сблевал. Ангина. Полосканье, стрептомицин. Фрол спрашивал, позвонить ли отцу. Я сказал — не надо, отлежусь. Попросил Гошу мне бутылочку портвагена достать. Он к продавщице в сельмаге подкатился. Та отпустила. Вечером, когда все заснули, откупорил я бутылку, раскрошил в кружку две таблетки аспирина, залил портвеём, добавил маленько гошкпноп водки, помешал и выпил. Вначале по телу судороги пошли, перед глазами ослиное копыто встало, потом полегчало. Встать захотелось и по верхушкам деревьев побегать. С сосны на сосну…