Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 2. Под юбкой у фрейлины

Да, в первую брачную ночь выяснилось, что Эльзочка вовсе не девушка… мало того, она уже и аборт успела сделать. И злые языки говорили, что не один и не два… Другой бы обрадовался, что не ему придется пещерку рыть, ну или, посетовал бы, вздохнул, да и простил любимой… и смыл бы горячей любовью все, что было до него.

Любой, но не Ваня-гинеколог. Отчасти виновата была в этом и прелестная Эльза. Она в ту злосчастную ночь, когда ее муж обнаружил пропажу и принялся голосить, расплакалась и соврала ему, что ее совратил или даже изнасиловал директор их завода, Михал Иваныч такой-то. И ненависть, и бешенство, и обида Вани обратились не на жену, а на начальство. Ваня побежал в суд, жаловаться на Михал Иваныча.

Директор завода, помогший своей юной пассии в карьерном продвижении, никак не мог понять, чего же хочет от него этот взбесившийся молодой инженер. А потом испугался… набрал номер милиции, поговорил с начальником отделения и Ваню первый раз избили… потом посадили.

Ваня ездил жаловаться в Челябинск и в Белокаменную. Ему казалось, что перед ним встала страшная свинцовая матрешка. Он ее наклоняет из последних сил. а она упрямо встает. И ухмыляется. Написал даже в СЭВ и ООН. Побывал, и не раз, в лагере и в дурдоме…

В заключение Арик сообщил, что Ваня судится с кем-то «по гинекологическому делу» до сих пор.

Есть в немецких провинциальных городах женщины-энтузиастки, которые посещают, часто с измученным бессонницей маленьким ребенком, любимцем публики, оперные премьеры, концерты, вернисажи, чтения… дамы эти охотно дарят цветы певцам, художникам, писателям… они всех знают и их все знают… они вхожи в лучшие дома, несмотря на то, что сами часто живут на пособие… разносят и сплетни, но делают это удивительно деликатно, так что невозможно и подумать про них что-то плохое… одеваются не по средствам и с фантазией, хотя и не без некоторого излишества в кашне, шелковых рюшах и позолоченных финтифлюшках.

Уверен, что вы таких дам видели и не раз. С одной из них, Шарлоттой Р. я близко познакомился в незабвенном саксонском городе К. Это была огромная женщина лет двадцати восьми. Ее маленькая красивая голова была коротко подстрижена. Волосы она красила попеременно в желтый и зеленый тона. Длинный ее нос компенсировали черные «египетские глаза». Чувственные полные губы обещали изощренные ласки дерзкому соискателю, необъятных размеров грудь заставляла вспомнить волны Тихого океана.

Не хочу описывать историю наших отношений — она коротка и банальна. Какое-то время я, тогда еще художник, был в городе К. в моде, что ли… особенно после нескольких прошедших с большим успехом, если вообще можно говорить в таких случаях об успехе, выставках. Желтая городская газета поместила на второй странице большую статью с ужасно нерезкой фотографией моей картины под названием «Мистические конструкты эмигранта», а «Культурный Вестник» опубликовал нестерпимо эвфуистическую рецензию местного искусствоведа, которая начиналась так: Он пришел к нам с востока, этот таинственный чародей графики…

Видимо этого «чародея» хватило для того, чтобы Шарлотта пригласила меня на «парти с миндальными зверюшками», в конце которого томно посмотрела на меня египетскими глазами, поколебала для верности пудовыми персями и прошептала:

— Я надеюсь, вы останетесь, по ночам я так одинока… в этом старом доме так холодно.

Остался. Согрел ее. Два долгих раза. Хотел было заснуть, но Шарлотта решила одарить меня историей. Сам виноват. Не надо было спрашивать ее о пятне.

У нее на руке, как раз посередине между ладонью и тем местом, из которого у нас сосут кровь медсестры, располагалось крупное, с памятную медаль, круглое пятно. Или шрам. Выглядело оно так, как будто кто-то пересадил с другого места на теле кожу внутрь пятна, чтобы не было видно, что там вытатуировано или процарапано. Кошмарное пятно. Я спросил Шарлотту о пятне, когда она подошла ко мне с подносом, на котором валялись вышеупомянутые зверюшки и тонко позвякивали узкие бокалы с белым вином. Она глубокомысленно улыбнулась и прижала длинный палец к густо напомаженным коричневым губам.

А сейчас, в три часа ночи, вместо того, чтобы раскинуться на своей колоссальной кровати, на которой легко уместилось бы шестеро здоровенных матросов, и заснуть после праведных любовных трудов, решила рассказать мне душещипательную и жуткую историю происхождения этого пятна. Каюсь, я несколько раз засыпал во время ее повествования, поэтому, господа, прошу вас, не сетуйте на лакуны в изложении.