Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 2. Под юбкой у фрейлины

— Да, да, и имя и фамилия — грузинские, — подтвердил художник. — Папа мой курд, а мама — наполовину армянка, наполовину азербайджанка, из Тбилиси. Порох! Познакомились родители в Москве, оба учились на инженеров… ну и поженились… у отца был блат… остались в столице… так что я родился на Арбате, у Грауэрмана.

— А как же национальные обычаи, традиции, горы, верблюды, ишаки?

— Да пошли бы они… Хорошо идут у местных басурман… обхожусь без пособия. Отец из езидов, у них, между прочим, главный бог — павлин. А мать из семьи репрессированных сталинистов. Родители одного хотели, жить по-человечески… комнату снимали в коммуналке на Чистых прудах. Потом кооператив смогли купить… в Черемушках… там я в школу пошел. То, о чем я хочу вам рассказать, случилось со мной, когда я заканчивал восьмой класс… в апреле или мае. На улице было тепло. Травка зеленела, солнышко блестело… или как там?

Да, я был толстый… в детстве часто макароны ел… в восьмом классе был уже большой и килограмм на тридцать тяжелее, чем сейчас. Усы брил, а мозг все еще был как у ребенка. В голове — одни страхи, комплексы, а ниже пояса — страстные желания, неиспользованные гормоны. Отец умер рано, перебегал улицу Горького, попал под машину. Трагедия. Мать поплакала и хахаля завела. Я ревновал… в общем, судьба была — как у многих других… да еще и в школе меня затравили… измывались как могли. Дразнили черножопым, жиртрестом. А я был креативным невротиком, трусом, в кружок живописи ходил, туда, где одни девочки, защитить себя толком не умел. Много чего пришлось вынести… книгу могу об этом написать… только, кто это будет читать?

Да, тогда, весной. Был наш класс дежурный по школе… помните еще эту советскую канитель? Повязки, уборки, проверки. Чччерт бы с ними… было уже около пяти… остался я в школе один… нужно было еще классы на втором этаже проверить, вымыты ли, окна закрыть, если открыты, поставить галочки в каком-то истрепанном журнале, запереть школу, а потом ключи занести во флигель и завхозу в руки отдать. Все это я сделал… но перед тем, как уходить, услышал шум в мужском туалете и зашел туда. Застукал там двух третьеклассников, известных в школе хулиганов. Они сидели на подоконнике, курили папиросы и смачно плевали на вымытый пол. Не помню, как их звали… простые имена… ну, пусть будут Витька и Митька. Знаете, есть такой вырожденный тип русских детей. Худые… носы курносые приплюснутые… веснушки… лбов нет вообще, зато рты большие, челюсти как у этих… морлоков. И выражение глаз как у голодных крыс. Чтобы такое подтибрить… испортить… кого бы исподтишка ударить костлявым кулачком… унизить… девочку лапнуть… мальчику в лицо плюнуть… урки.

Трогать их боялись, потому что у них были старшие братья — человек пять банда — настоящая шпана. Братьев этих из школы несколько лет назад турнули, но о затеянных ими драках с поножовщиной еще помнили. Где-то они рядом жили… ошивались часто на школьном дворе. Деньги клянчили. Приставали… кого-то били. Поэтому Витька и Митька никого не боялись, вели себя нагло, задирали всех, даже некоторым учителям грубили. Грубили они и мне… плевались, обзывались. Я не реагировал, шел себе дальше, а потом замечал, как на меня смотрят девочки нашего класса… с презрением. А что я должен был делать… я чувствовал себя среди русских чужим, парией, боялся шпаны.

Ну так вот, по шкодистому выражению их лиц я догадался. что они меня поджидали… значит меня ждет какой-то подвох. Может где-то тут и их братишки недалеко… с ножами. Стыдно мне это вам говорить, но я до смерти испугался этих пацанов… как слон моську… шарики какие-то панические через всего меня прокатились и упали в мошонку.

Они соскочили с подоконника и подошли ко мне. Витька (он был повыше и посильнее Митьки) ни слова не говоря ударил меня в живот кулаком. Я невольно присел и получил удар от Митьки — в нос. Витька ударил меня по скуле…

Такой яростной атаки я не ожидал. Страх… гнев… как синие и красные огненные кони побежали перед глазами, но вместо того, чтобы встать и отогнать маленьких негодяев, я сел на пол. закрыл лицо руками и заплакал.

А затем со мной случилось что-то непонятное. Не могу точно описать это чувство… как будто выпадаешь из поезда… да, меня вынесло из нашего мира как на салазках… тьфу, не даются мне метафоры… в общем… выбросило меня из этого вонючего советского туалета.

Очутился я почему-то в ресторане.

Сижу за столиком, передо мной тонкая рюмочка, в ней зеленая жидкость. Ликер? Рядом — еще столики… и публика сидит на них… не нашинская. Сутулый старик в золотом пенсне. Молодой брюнет с прилизанным пробором, а на галстуке его зеленом — лучится рубин с трехкопеечную монету. Карбункул. Толстый лысый дядька в роскошном малиновом пиджаке… с сигарой. Офицер в незнакомой форме, тоже в пенсне. На холеных руках — перстни.