Игорь Шестков: Собрание рассказов в двух томах. Том 2. Под юбкой у фрейлины

Какой-то грузный мужчина атлетического сложения пробасил:

— Кааанечно, она сама себя изнасиловала, а Митенька — ангел божий. Марки собирает с сусликами и дикобразами. В колонию его надо, к петухам на насест, пусть там жизнь узнает.

Горлова в ответ на эту реплику так зашлась в кашле, что чуть не умерла.

Участковый Сидорчук скорчил зверское лицо, гневно посмотрел на грузного мужчину и проговорил:

— Попрошу тут без мнениев и комментариев! Сказал же, личности преступников выясняются! Предложения и пожелания — в письменной форме.

Отбрив так атлета, Сидорчук собирался с достоинством покинуть собрание. Направился к выходу. Но по дороге неловко зацепился ногой за ножку алюминиевого стула и чуть не растянулся. Заскакал растопыренной жабой, уронил фуражку и бумаги. Пайщики дружно заржали.

Эстафету переняла мать Игорька, энергичная Софья Павловна Аскольдова, породистая горбоносая красавица в строгом бежевом костюме и с небрежно наброшенной на высокие декадентские плечи пестрой итальянской шалью. Аскольдова медленно отчеканила:

— Милена Карловна права. Митенька еще ребенок. И мой сынок тоже. Игорь на такое злодеяние не способен. Он сознательный школьник — отличник, староста класса. Участвует в выпуске школьной газеты «Юный ленинец». Написал статью о зверствах израильской военщины на оккупированных палестинских территориях. Не трогал он эту Беспалову. Он еще с морскими свинками играет. Кто-то другой над Беспаловой надругался, а на наших мальчиков валят все. И у него никаких значков нет, кроме пионерского.

Бас-атлет и тут не удержался:

— Ну вот, еще один агнус деи. Юный ленинец он, ути-утилюшенки. Со свинками играет и о зверствах израильской военщины пишет. Писатель. Знаю я этих юных ленинцев. В колонию его надо отправить, на опетушение!

Народ загоготал, а Аскольдова метнула в атлета злобный и презрительный взгляд. Как дискобол огненный диск. Горлова задышала еще тяжелее. На ее рыхлом лице появились, как звезды на вечернем небе, бусинки пота.

Как-то само собой подумалось, что теперь самое время выступить с адвокатской речью перед кооперативными присяжными и матери Павлика, Нине Левинсон. Я поискал ее глазами в толпе и не нашел. Не было ее в зале, потому что после посещения милиции и разговора со следователем, в котором она получила ужасно возмутившее ее предложение, Ниночка так расстроилась, что загремела в Белые Столбы. А отец Павлика, доцент, кандидат химических наук Борис Левинсон, половину жизни проводящий в командировках в Пермскую область, общие собрания нашего кооператива не посещал принципиально, брезговал.

Кстати, через несколько лет Левинсону эту его брезгливость припомнили. У нас ничего не забывают. К тому времени он уже с Ниночкой развелся, сына отправил жить к каким-то родственникам, а сам женился на оптимистке Юльке Млажиной, личной секретарше директора Губахинского химкомбината, Мордашина. Млажина привезла с собой в квартиру доцента двоих писклявых избалованных детей. Доцент тут же захотел расширить свою жилплощадь и подал заявление на освободившуюся из-за отъезда на историческую родину семьи Гузманов трехкомнатную квартиру. А его поставили в конец очереди из тридцати семей. Несмотря на взятку в тысячу рублей, которую он самолично дал бухгалтерше Рубахиной, толстой и вредной женщине с дурным запахом изо рта и черным глазом. Рубахина деньги спрятала в лифчик, но на доцента посмотрела неприязненно, прищурилась как-то по-лисьи и кольнула:

— Что же вы, уезжать, стало быть, не собираетесь в Телявив, дорогой наш товарищ Лявисон? А мы уж тут думали-гадали, кого в вашу двухкомнатную пустить. Все ваши уже там. А тысяча уже не деньги. Четыре батона купить можно.

Левинсон смутился, и на следующий год, не выдержав российских кошмаров, уехал-таки в Израиль. А уже оттуда с огромным трудом и не без греха перебрался в Бостон, где изучает, наверное, свои формальдегиды и по сей день.

А Млажина с ним не поехала, осталась в Ясенево, куда к ней приехал жить и ее бывший шеф Мордашин, отсидев несколько лет по незначительному делу. Говорят, Млажина работает в новопостроенной в Ясенево бело-синенькой мемориальной церквухе. Продает там иконки и свечи. А один из ее сынков там то ли в попах, то ли в дьяконах.

А в квартиру Гузманов въехал тогда новый пайщик Архип Черных, заводской завхоз из Лобни, человек современный. то есть совершенно бессовестный гад. Говорят, он так много на своем заводе наворовал, что и Измитову, и Рубахиной, и Косоротову. и даже участковому Сидорчуку за прописку подарил по автомобилю. Врут, наверное. Никогда я не видел Сидорчука за рулем. Он бы и с велосипедом не справился.