Ксавьеру показалось, что его голова сейчас взорвется.
– Нет, можно, черт возьми! Я невиновен, и я могу это доказать!
Харрингтон был спокоен, как Ганди.
– Как? Как вы собираетесь это доказать?
– Это уже ваша забота. Вы эксперт. Я предоставил вам факты, вы защищаете меня в суде. Мы ведь за это вам платим!
– И я буду за вас бороться всеми способами, если вы согласитесь следовать моему плану, – сказал Харрингтон. – Послушайте, я не могу винить вас за ваш наивный гнев. На вашем месте я сказал бы то же самое. Но адвокаты, увы, не волшебники из телевизора.
– Мне и не нужно волшебство. Просто представление моих интересов. Просто возможность доказать, что все не так, как говорит Уитман.
– Представление ваших интересов в этом случае – помочь вам сориентироваться и найти лучший выход. Я не хочу, чтобы вы просидели в тюрьме до пятидесяти лет, а то и дольше.
Ксавьер наклонился вперед, прижался лбом к столу, который издалека казался серым, но при ближайшем рассмотрении оказался крапчатым. Словно в крупицах песка. Вдох… выдох… вдох… выдох… А потом, по-прежнему не поднимая головы, Ксавьер тихо сказал:
– Я прямо сейчас должен принять решение?
– Нет. Вас привлекут к суду и, я надеюсь, выпустят под залог, а потом мы еще раз все обсудим.
– Хорошо.
Харрингтон положил ладонь на спину Ксавьера.
– Я понимаю, вам тяжело, но постарайтесь бороться не за справедливость, а за свободу. Сколько ребят погибло потому, что хотели быть правыми там, где нужно было быть умными…
– Да, – ответил Ксавьер, уткнувшись в стол. – Сколько стоит выйти под залог?
– Посмотрим, что скажет юрист.
* * *
Еще немного бюрократии и шуршания бумаг, и Ксавьер в кандалах на запястьях и лодыжках предстал перед судом. Из толпы равнодушных лиц выхватил одно – лицо матери. Украдкой посмотрел на нее, но не смог удержать взгляд, потому что иначе потерял бы остатки контроля. У него еще осталась какая-то гордость.
Судьей оказалась белая женщина средних лет с синими сережками в форме рыб. Адвокаты представились. Зачитали обвинение: изнасилование первой степени тяжести, похищение, нападение.
Похищение? Ксавьер с тревогой посмотрел на Харрингтона. Какого черта?
Он не понимал, о чем они говорят.
– Мистер Харрингтон, что признает ваш подзащитный?
– Подсудимый не признает себя виновным.
– Принято. Рассмотрение ходатайства обвиняемого об освобождении под залог…
Долгий обмен репликами. Со стороны казалось, это так же просто, как заказать гамбургер. Кетчуп? Да, спасибо, а вот огурцов не надо. Лук. Горчицу. Сыр добавляем?
– Очень хорошо, – наконец сказала судья. – Я назначаю сто пятьдесят тысяч по обвинению в изнасиловании, семьдесят пять – в похищении, двадцать пять – в нападении. Размер залога составляет двести пятьдесят тысяч долларов.
Ксавьер вновь посмотрел на Харрингтона. Харрингтон на него не смотрел.
Охранники вывели его из зала суда. Харрингтон нагнал их в коридоре, сказал:
– Дайте нам минутку.
Сумма залога в четверть миллиона выглядела безумной, но первый вопрос Ксавьера был другим:
– Что это за бред насчет похищения?
– Судя по всему, окружной прокурор прочитал ваше дело повнимательнее и решил, что улик может быть недостаточно, поэтому добавил еще кое-что. Его стратегия направлена на повышение ставок, привлечение максимального внимания со стороны СМИ. Он намерен выставить вас опасным преступником, – Харрингтон с отвращением мотнул головой. – Он всерьез взялся за дело.
В ушах Ксавьера зазвенело, кровь прилила к голове, к лицу. Всерьез взялся за дело.
– И… двести пятьдесят тысяч? Где я, черт возьми, их возьму? – Ему негде было их взять. Ему придется гнить тут, пока не вынесут приговор. А может, еще дольше. Может, всю жизнь.
– Вам не придется платить всю сумму, – сказал Харрингтон. – Большую часть заплатит ваш поручитель под залог. Вы – только десять процентов.
– Двадцать пять тысяч, – сказала Вэлери, подойдя к ним.
– Именно.
– Но после суда нам их вернут, да?
Адвокат покачал головой.
– Нет. Их вернули бы, если бы вы сами заплатили всю сумму. Хотя бы большую часть. Если же вам нужен поручитель, то десять процентов – его гонорар.
– Значит, – пробормотала Вэлери, – если у меня есть четверть миллиона в свободном доступе, я ничего не теряю. Но если я вхожу в девяносто девять процентов людей, у которых ее нет, я теряю двадцать пять тысяч. Очень справедливо!
Читать дальше