Мона Авад - Зайка

И с тех пор я его больше не видела. Я надеялась, что до летних каникул мы с ним еще пересечемся, но потом случилась та вечеринка. И если до нее наши отношения были просто странно натянутыми, а общение – неловким, то после все окончательно пошло прахом.

По-хорошему мне надо было хотя бы пару раз написать ему летом, рассказать, как продвигается исследование. И совершенно точно нужно было списаться с ним на этой неделе и рассказать о том, как продвигается моя дипломная работа. Но я на связь так и не вышла. Впрочем, как и он. И теперь сама мысль о встрече или разговоре с ним кажется мне просто невыносимой. Да и показать мне ему нечего, кроме горстки нарисованных глаз да парочки грустных цветов.

Я закрываю блокнот, принимаю душ в старенькой ванной и чищу зубы над щербатой раковиной, стараясь не смотреть на свое отражение в маленьком ржавом зеркале. Вместо этого я разглядываю пожелтевшую плитку над древним, как мир, унитазом. Один мужчина, с которым я спала, сказал однажды, что с этой плиткой ванна похожа на каюту военного корабля.

Когда-то давно я была довольно богатой. Но не долго. Это было сразу после смерти матери. Я тогда была угрюмым тринадцатилетним подростком и перебралась жить к отцу. Мы с ним кочевали по всей стране – он преследовал красочные мечты о богатстве, которые, впрочем, никто, кроме него самого, не понимал. Я, например, никогда не знала, чем именно он зарабатывает на жизнь. Чем-чем, хрень всякую несет людям , буркнула однажды моя мама, когда напилась. Сам отец называл это развитием недвижимости, созданием возможностей для бизнеса здесь и за границей – Саманта, тут нужно понимать, видеть ситуацию . Он пытался открыть сеть курортов в Южной Америке. И спа-центр на берегу Черного моря. Все, что ему было нужно, – это инвесторы, которые увидели бы в этом тот потенциал, который видел он. Которые в него поверили бы. В итоге он нашел таких людей – парочку ближневосточных принцев, несколько великодушных болгар и целую кучу техасцев. И вот в одночасье наша с ним жизнь изменилась.

Но продлилась эта сказка золотая всего несколько лет. Когда я вспоминаю ее, смутно, отдельными картинками, понимаю, что именно так и выглядит жизнь Заек. Весенние и летние каникулы в замках, переоборудованных под дорогие отели. Спа-процедуры с морскими водорослями. Просторные ванные, пуховые матрасы, высокие окна, из которых открывался вид на ухоженные парки, покатые изумрудные холмы и прибой, разбивающийся о камни. Отутюженная, накрахмаленная жизнь с иголочки. В каждой комнате – маленький пульт, при помощи которого можно поменять температуру так, как тебе хочется. Я должна была ощущать себя супервезучей. Но вместо этого начисто забыла, что когда-то была бедной. Вся эта роскошь очень быстро стала казаться нормой. Когда я вспоминаю эту жизнь, перед глазами возникает лишь окно, в которое я глядела на лежащие передо мной красоты мира безучастным, даже немного скучающим взглядом. Я не отдавала им должное, видела, но не замечала. И кстати, тогда я тоже носила жемчуг. Когда на моей шее впервые застегнули жемчужное ожерелье, мне показалось, что оно вот-вот меня задушит, но через неделю я привыкла настолько, что совсем перестала его ощущать.

– Так, значит, ты тоже была Зайкой, – раздался в облаке дыма голос Авы, когда я впервые ей об этом рассказала.

– Нет, не была.

– Еще как была, – сузила глаза она, обвинительно ткнув в мою сторону сигаретой.

– Ну даже если и была, что с того?

Она смотрела на меня до тех пор, пока я не отвела взгляд.

– Ты слишком одержима собственной бедностью. Настоящим беднякам на свою бедность насрать, – сказала она, со знающим видом откинувшись на спинку кресла.

Я окинула ее взглядом. На Аве в тот день было голубое кимоно, так красиво потертое и изношенное, что невольно казалось, будто она сделала это специально. Она сидела, изящно развалившись в красном вельветовом кресле, которое мы подобрали на улице возле какого-то дома. Ее пальцы с ярко-красным педикюром торчали из сетчатых колготок, точно леденцы. Свет краденой лампы мигал над ее пушистой головой, точно вывеска мотеля. Она потягивала шампанское из широкого бокала на тонкой ножке. Где она вообще такой достала? Неважно. Кое-где. Ава как будто вообще никогда не переживает из-за денег. Иногда ее квартирка напоминает мне декорации из артхаусного фильма про бедную парижскую художницу. Бедную, но невероятно стильную.

– Тебе же лучше , – сказала Ава. – Серьезно, Хмурочка, если душа – это твое кимоно, то пара дырочек да потертостей его только украсят. Горький привкус прошлого еще никого не убил. Да и научись уже, наконец, самостоятельно убивать пауков.