Ольга Карпович - Сердечные истории [сборник litres]

А потом квартал куполом накрывал мощный плотный звук азана. Таксим расположен на холмах, и потому голос, льющийся с минарета, всегда распространялся здесь особым образом, будто отгораживая нас, оказавшихся внутри него, от всего мира, укрывая, наполняя своим теплом и покоем. Так было раньше. Теперь же эти звуки, стелющиеся по мертвенным улицам, по пустынным дворикам и перекресткам, отражающиеся от зеркальных стен наглухо запертых магазинов и кафе, казались мне поминальным звоном, оплакивающим всех нас. Всю нашу нечестивую суетную жизнь. Всю нашу агонизирующую землю.

Ирония ситуации заключалась в том, что мне эпидемия была не страшна. Я прилетела в Стамбул три недели назад – в очередной раз меня привела сюда многомесячная, изматывающая, низкая и подлая тяжба, которую затеял против меня человек, которого я некогда любила, – уже переболев смертоносным вирусом. Лихорадка с жаром, ознобом и кашлем свалила меня чуть больше месяца назад, когда – подумать только! – еще мало кто относился к болезни всерьез. Я в то время находилась по делу в другой стране. Врач, лечивший меня, поначалу отмахнулся от моего предположения со смехом:

– Да будет вам! Обычная простуда.

И лишь через несколько дней, вручая мне результаты анализов, смотрел на меня со страхом и даже каким-то восхищением, как на восьмое чудо света.

– Вы были правы. Это действительно оно. Как вы себя чувствуете?

Я же, смеясь сквозь раздирающий меня кашель, отвечала:

– Доктор, я не умру. Не в этот раз.

И действительно не умерла. Вскоре пошла на поправку и неведомым образом победила болезнь, косившую и более молодых, и более здоровых. А выздоровев, успела прилететь в Турцию одним из последних перед закрытием границ самолетов. И потому теперь я, уже заглянувшая в глаза смерти и сумевшая убедить ее, что нам еще рано быть вместе, в стылом оцепенении смотрела на чумной город. Смотрела, осознавая, что мне невероятно повезло, но не вполне понимала, зачем мне такое везение, если все вокруг падает, бьется в конвульсиях, умирает. Не только люди, но и экономика, производство, бизнес. Что делать единственному выжившему в апокалипсисе? В чем найти свое предназначение? Это мне было решительно не ясно. К тому же у меня заканчивались деньги. Бесконечная тяжбы хорошенько опустошила мой кошелек за последний год. Где и как заработать в распадающемся мире, было не ясно. А на помощь от российского посольства надежды не было.

От Гордона, человека, из-за которого я и приехала в очередной раз в свой любимый город, из-за которого оказалась заперта здесь, ведь все въезды и выезды оцепили военные, меня отделяло всего каких-то три километра. Три километра, которые в обычное время можно было пролететь на такси, проехать на мотоцикле, пройти пешком, в конце концов, наслаждаясь любимой стамбульской суетой и красочностью. И которые теперь превратились в огромное, почти непреодолимое расстояние. Я, собственно, и не собиралась его преодолевать. Вместе мы с Гордоном были настолько давно, что под гнетом всех последующих грязных разборок, скандалов, обвинений, измен, пьяных выходок, приводов в полицейский участок и вызовов в суд те ясные счастливые дни, наполненные влюбленностью, близостью, нежностью и страстью, давно померкли. Я сама не вполне понимала, за что он ополчился на меня, какие больные струны в его душе я задела, какие раны разбередила. Однако же в последние пару лет мужчина, некогда поразивший меня идеальной красотой и глубочайшим талантом, превратился в злобного, мелочного, мстительного прохвоста, скрупулезно собирающего какие-то бумажки, копирующего мои посты в соцсетях, коллекционирующего сплетни, слухи, домыслы, – и все это лишь для того, чтобы завести на меня очередное судебное дело о преследовании, травле или бог его знает каких еще моих воображаемых грехах. Я же, никогда не отличавшаяся кротким нравом, от боли, раздиравшей мне грудную клетку, лишь звонче хохотала, искрила осколками разбитого сердца, старалась всеми силами дать ему понять, что у меня, несмотря на его происки и предательство, все прекрасно, я легка, искрометна и бесшабашна. Что меня его предательство нисколько не задевает.

Нет, он не был героем моих девичьих грез. Да и тот возраст, когда душа полна романтики, когда надеешься на лучшее и мечтаешь об идеале, у меня давно миновал. Но он был мне интересен. Той давней февральской ночью, когда мы впервые встретились, он вытащил из меня нечто очень важное. Я будто проснулась, мне снова стало интересно жить. Тогда мне казалось, что я любила его. Но позже я поняла, что он стал моей музой, центральным ориентиром нескольких моих последующих романов.