Наталья Литтера - Пять лепестков на счастье [litres]

«Конец одному, начало другому».

Прямо про нее, точнее не скажешь.

Снова перевернула открытку. Над фотографией крупными буквами было напечатано «Воздвиженскъ».

И Саша восприняла это как знак. Начать другое, новое – в Воздвиженске. Она просидела тогда три дня в сети, читала про город, смотрела фотографии с видами, изучала возможность получения работы. Когда тебя ведет судьба – все складывается само собой, и на сайте трудоустройства она увидела вакансию администратора в частной гостинице. Это был шанс начать жизнь заново.

Дима ее догнал и молча пристроился рядом. В сквер они вошли вдвоем. Близость пьянила, и Саша еле удержалась, чтобы не дотронуться до него рукой. Вместо этого она сказала:

– Ты хотел поесть.

– Да, но могу и потерпеть. А куда ты идешь?

Саша из последних сил сдерживала радостную улыбку. Может, машине она и проиграла, но вот голоду определенно нет.

– Я иду в музей. А ты?

– А я иду с тобой.

– Голодный.

– Немного.

Саша отвернулась, чтобы скрыть свое довольное лицо.

В сквере оказалось очень много народу, играла музыка, вдоль главной заасфальтированной дорожки располагались палатки и шатры. Здесь были представлены народные промыслы, детские уголки творчества, лотки с книгами, открытками, старинными фотографиями. Музыка, как позднее выяснилось, слышалась из настоящего старинного граммофона. Около граммофона стоял парень в косоворотке и жилете и продавал билеты на сеанс синематографа.

– Настоящий синематограф? – уточнила Саша. – Немой?

– Немой и с тапером [1] Музыкант, обычно пианист, сопровождающий своим исполнением немые фильмы. , – подтвердил парень.

– Где же вы его взяли? Я имею в виду фильм.

– Нашли старую пленку. Посмотрите, не пожалеете, сеансы каждые полчаса.

– А где?

– Большой шатер в конце сквера видите? Вот туда вам надо. А билеты у меня продаются.

– Сколько кино идет по времени?

– Двадцать минут, недолго.

Саша поняла, что очень хочет посмотреть этот самый синематограф, да еще с тапером, и повернулась к Одинцову.

– У тебя музей, – ответил он на ее немой вопрос.

– Мы успеем, я вышла заранее.

Они смотрели друг на друга, понимая без слов, как когда-то очень давно.

– Нам два билета, пожалуйста. – Одинцов сказал это, вынимая из кармана бумажник и не отводя глаз от Саши. Это было какое-то огромное, не умещающееся в груди счастье – стоять вот так и знать, что впереди целый день. Один день на двоих.

Они шли по дорожке мимо прилавков с шалями, деревянными расписными ложками, пирогами, шерстяными носками.

– У нас варенье вишневое, клубничное, малиновое!

– Мед липецкий!

– Мам, купи мороженое!

До начала сеанса оставалось пятнадцать минут, а рядом пекли блины, продавали калачи, предлагали ягодный сбитень.

Они купили горячего чаю, блинов с вареньем и смотрели, как на открытой площадке около клумб звезда сериалов и рекламы читает прекрасным баритоном юмористические рассказы Чехова. И люди подходят, садятся на скамейки, слушают. Одна только Лулу, разместившаяся в первом ряду, откровенно скучает, вертится или копается в телефоне.

– Я никогда не был на таких фестивалях, – признался Дима, отодвигая в сторону пустую одноразовую тарелку. – Очень колоритно. Надо чаще ездить по городам, никогда бы не подумал…

– Видишь среди деревьев высокую колокольню? – Саша махнула рукой в сторону площади. – Эта церковь была построена на деньги купцов и примыкает к бывшим торговым рядам. Обманул человека, согрешил, побежал помолиться-покаяться и снова за прилавок. Я всегда, когда иду мимо, думаю, что когда-то здесь протекала совсем другая жизнь, а горести и радости у людей были все те же: дом, дети, семья, болезни, работа.

Она не произнесла слово «любовь» – побоялась.

– Ты стала философом.

Саша ничего не ответила – вертела в руках стаканчик с остывшим чаем.

До музея они добирались быстрым шагом, потому что пошли в синематограф. Саша чувствовала себя ученицей, которая сбежала в кино с понравившимся мальчиком, а теперь опаздывала на урок. Но как это было прекрасно! У входа в шатер их приветствовала дама в узкой длинной юбке и с высоко взбитыми волосами, настоящая чеховская героиня. Она провожала гостей к стульям. В углу стояло пианино, и как только зрители расселись, а полы шатра были опущены, оператор зарядил пленку. Тапер начал играть. Показывали трагедию о несчастной любви с заламыванием рук, рыданьями и отравлением. У героини были огромные глаза и нарисованные брови, герой носил черный фрак с пышной хризантемой в петлице и тонкие, подкрученные кверху усики. Между любовью и деньгами он выбрал деньги. Она отравилась. Текст, заменяющий звук, надо было успеть прочитать, потому что кадры сменялись быстро.