Наталья Литтера - Пять лепестков на счастье [litres]

Любовь Николаевна стояла перед афишей, смотрела на буквы и никак не могла заставить себя отойти. Там будут веселиться. Там на сцене вечером будет блистать красивая женщина, вызывая восхищение публики. Ей подарят цветы, после представления заглянет Петр Гордеевич… конфетти, серпантин… жизнь, полная жизнь… а она сейчас придет в пустой дом… и чем себя занять?

– Добрый день, – послышался мужской голос за спиной.

Любовь Николаевна обернулась. Это был Надеждин. Он слегка наклонил голову в знак приветствия.

– Добрый день, – ответила она.

– Любите театр?

– Не особенно, просто увидела объявление.

– А я, признаться, совсем не люблю.

– Почему?

Они одновременно отвернулись от афиши и начали совместный путь по дорожке. Городской сад разбивался когда-то по всем правилам выписанным из Петербурга профессором, но не поддерживался должным образом и со временем утратил свой столичный лоск, напоминая теперь заросший приусадебный парк.

– Может, не везло со спектаклями. Хотя, сказать по правде, все, что видел, больше напоминало кривляния.

– А как же Шекспир?

– Шекспира мне доводилось только читать, на сцене не видел ни разу, – признался Надеждин. – Да и… служба занимает почти все время.

Он снова был в штатском и совсем не походил на офицера. Разве только осанкой и разворотом плеч. Любовь Николаевна подумала, что хотела бы увидеть его в форме. Не к месту вспомнились слова Рысаковой, когда она после обеда у Шелыгановой обсуждала с Любовью Николаевной минувший вечер.

– А он очень интересный мужчина. Знаете, как у нас в Москве говорят? Любить мужа по закону, офицера – для чувств, кучера – для удовольствия.

Любовь Николаевна еле удержалась тогда, чтобы не сказать резкое, а Рысакова, заметив ее гнев, рассмеялась, показывая ямочки на круглых белых щеках.

– Вам нравится ваша служба?

– Да.

– И военная география?

Надеждин улыбнулся. Он тоже вспомнил тот разговор за чаем.

– Представьте себе. Это довольно увлекательный предмет.

– Как приключенческий роман? – спросила Любовь Николаевна.

Он весело хмыкнул. Она тоже заулыбалась, забыв об афише.

– Чем-то похоже, да.

– Расскажите.

Надеждин начал рассказывать о своих учениках, о том, какие они все разные, вспомнил пару забавных случаев. Любовь Николаевна смеялась над хулиганскими, но безобидными мальчишескими розыгрышами. Надеждин говорил о том, как важно заставить их полюбить предмет.

– Увлечь, если хотите. Ведь когда ты увлечен, то не просто зубришь, а начинаешь думать, развивать мысль, находить неожиданные решения.

– И вы счастливы в своем деле, – утвердительно проговорила она.

– Пожалуй, – согласился Надеждин.

Любовь Николаевна остановилась около кустов сирени. Они давно отцвели и сейчас стояли высокие, пышно-зеленые с атласной гладкой листвой. Каждый листок – очертание сердца.

– Вы знаете, мне до недавнего времени казалось, что счастье – это горизонт. Ты делаешь шаг ему навстречу, а оно на этот шаг отодвигается от тебя. И, кажется, – видишь, вот оно, все ясно и понятно, но… идешь, идешь, его все нет и нет… И получается, счастья нет. Думала часто, что надо для того, чтобы стать счастливым? Не самодовольным, не хвастающимся собственной удачей или новой коляской, а счастливым. Вы меня понимаете?

Она подняла голову и пытливо посмотрела на своего собеседника.

– Кажется, понимаю.

Они снова зашагали по дорожке.

– А вот вы счастливы. И счастье ваше простое и правильное. Оно в деле, которым вы занимаетесь.

Весь день Любовь Николаевна вспоминала эту встречу и разговор. Удивлялась, почему заговорила о таком личном с малознакомым, да даже вообще незнакомым человеком. Что подтолкнуло ее к этому? Может быть, понимание в глазах, готовность слушать. Она находилась под впечатлением и от самой встречи, и от беседы, и от его рассказов о жизни. Книгу, за которой застал ее Петр Гордеевич, листала бездумно, мысля совсем о другом. Все вспоминала Надеждина, его внемлющее лицо, темные глаза, чуть заостренный подбородок.

Появление мужа разрушило очарование дня. Любовь Николаевна как-то сразу поняла, где он был. По едва уловимым виноватым и мягким интонациям. Раньше таких не было. И, наверное, это хорошо, что они появились. Значит, Петр Гордеевич понимает, что делает неправильное, и, может, даже раскаивается.

Но смягчиться Любовь Николаевна не сумела. Он пришел домой от другой женщины.

Надеждин приехал в Воздвиженск, уступив уговорам сестры, которая не оставляла намерений женить единственного брата. С московскими невестами не получалось, поэтому она решила взяться за провинциальных, для чего списалась с тетушкой. Шелыганова обрадовалась письму племянницы и обещала устроить все в самом лучшем виде. Нельзя сказать, что Надеждин страдал от одиночества. Он был вполне доволен своим холостяцким существованием, время от времени заводил связи с женщинами, наслаждался их обществом и обрывал отношения, как только они начинали тяготить обе стороны. Про себя Надеждин давно решил, что не годится для брака, поэтому желанию сестры сопротивлялся как мог. И все же в результате долгих уговоров согласился погостить недельку в Воздвиженске, а потом уж непременно в Крым, где к августу обещала собраться интереснейшая компания старинных приятелей.