Андрей Шляхов - Расследование доктора Данилова

– Я слышал, что у вас есть серьезные проблемы, – закинул удочку Данилов. – Летальность высокая и совершенно непонятно почему так…

– А что тут понимать? – Ирина Константиновна удивленно посмотрела на Данилова и пожала плечами. – Пришло много новых сотрудников, нужно время для того, чтобы они вошли в колею. Про коронавирус тоже забывать нельзя. Многие стационары перепрофилированы, туда кладут только с «короной», получается, что мы отдуваемся не только за себя, но и за соседей. Приоритеты сместились, теперь к нам поступают по «скорой» только очень тяжелые пациенты, всех, кто полегче, раскладывают по отделениям. В такой ситуации летальность непременно должна возрасти, или я ошибаюсь?

Вот он типичный пример сестринского мышления – вроде бы все логично, но на самом деле нет. Для госпитализации в реанимационное отделение существуют определенные показания, которые не могут быть пересмотрены в сторону ужесточения ни при каких обстоятельствах, потому что в обычном отделении реанимационному пациенту помочь не смогут. Вот в сторону ослабления сдвиги бывают довольно часто, особенно если в реанимации есть свободные койки. «Ой, что-то мне бабушка не нравится, подержите ее у себя сутки, а если все будет стабильно, переводите в отделение». «Ладно, пусть полежит, понаблюдаем». Известно же, что лучше и спокойнее перестраховаться, чем наоборот. Проклятый коронавирус, происхождение которого до сих пор покрыто мраком, оттянул на себя большое количество коек, в том числе и реанимационных. В реанимационные отделения теперь стали класть строго по показаниям, что и породило неверное представление о том, что кладут только самых тяжелых. Неправда, кладут, как и раньше всех, у кого есть показания, а вот тех, у кого показаний нет – не кладут. На «Ой, что-то мне бабушка не нравится…» теперь отвечают не «ладно, пусть полежит, понаблюдаем», а «наблюдайте, если ухудшится – заберем».

Со статистикой тоже не все так прямолинейно. Представление о тяжести состояния умершего пациента легко составляется по истории болезни. Если бы летальность выросла за счет тех, кому просто невозможно было помочь, то это установила бы первая комиссия. А, может, до комиссии дело бы и не дошло, департаменту могло хватить аналитического отчета, предоставленного больничной администрацией. Опять же надо смотреть на период. Случайности не растягиваются на несколько месяцев.

«Да все она прекрасно понимает, – подумал Данилов, глядя в глаза старшей медсестре. – Просто не хочет катить бочку на свое отделение и своего заведующего. Мало ли кем может оказаться этот хмырь с кафедры? Вдруг у него с департаментом прямая связь и все сказанное сразу же передастся туда? Вообще-то правильнее всего было бы совсем не затрагивать эту скользкую тему, чтобы не пришлось выставлять себя… хм… не очень умной. Но если сильно наболело, то поневоле затронешь…».

Доктор Дебихина, отрекомендованная Денисом Альбертовичем как «полная дура», оказалась абсолютной противоположностью Ирины Константиновны, как внешне, так и внутренне. Злобно сверкая глубоко посаженными глазками, она с ходу начала жаловаться Данилову на плохую атмосферу в отделении, тиранию заведующего, вредность врачей и нерадивость сестер.

– Зачем вам здесь работать? Шли бы в другую больницу, ведь на нашей свет клином не сошелся! Вы у нас не материал соберете, а сплошной негатив! Вы просто не представляете, куда вас занесло…

В обычной ситуации Данилов дальше слушать бы не стал и вообще свел бы общение с неприятной женщиной до минимального минимума, но сейчас пришлось делать круглые глаза, качать головой и подавать реплики, побуждавшие собеседницу к продолжению своего ядовитого монолога.

– Люди могут соврать, а цифры не врут! Возьмите статистику и посмотрите, сколько на каждом из этих умников висит покойников. А у меня, чтоб вы знали, пациенты умирают очень редко. Почему? Да потому что я в каждого вцепляюсь вот так! – Дебихина вытянула вперед руки и потрясла костлявыми кулаками. – Вцепляюсь и тяну! А эти, – она мотнула головой в сторону двери, ведущей из ординаторской в зал, – работают спустя рукава, как придется, но постоянно пытаются выставить меня дурой. Заведующий, вместо того, чтобы навести порядок, идет у них на поводу. Он мне однажды прямо на пятиминутке сказал: «Марина Степановна, вам нужно подучить теорию». Какую, спрашивается, теорию? Я эту теорию давно изучила на практике! У меня есть такой же диплом, как и у всех, а во вкладыше – ни одной тройки! Просто, если мне что-то непонятно, то я так и говорю, а не делаю умное лицо, как другие врачи. От умного лица толку не будет…