Александр Авдюгин - Батюшковские рассказы

— Чтобы для вас, племя поповское, яму выкопать, покидать всех туда и загорнуть.

Узнав, кто такие «воинствующие атеисты», и поняв, что угроза искренняя и вполне реальная, я окончательно расстроился и в духе сокрушенном поехал на приход.

Харитоныч же, также опечаленный и расстроенный «иродами безбожными», через день пригнал нужный кран со строительства ближайшей шахты, куда я и обращаться побаивался. Пригнал и за пару часов купол на церковь водрузил.

Так что упование мое, что старички мои приходские чего-нибудь придумают и уголь будет лежать там, где ему положено, меня не оставляло. Хотя, конечно, на зиму глядя надо было сарайчик этот поменьше строить и своими силами обойтись, но уже начали, да и в хозяйстве приходском нужно такое сооружение, чтобы и уголь, и дрова, и инструмент необходимый под крышей на своем месте были…

На следующий день вокруг на треть выложенного сарая была чистота и порядок: леса выровнены, кирпич сложен рядышком, песок к корыту растворному поднесен. Видно, сторож со старичками постарались. Помолился за тружеников храма сего, а сам все думу думаю, где каменщиков взять.

Недодумал. Через день на четыре ряда кладка кирпичная выросла, причем чистенько так кирпичики лежат, под расшивочку. Старикам сие творчество никак не под силу, а пономарям еще возраст не вышел, чтобы так сложить. Походил я вокруг, поудивлялся, тем более, что, как и давеча, прибрано все чуть ли не под метелку, аккуратненько сложено и так положено, хоть сейчас раствор мешай и продолжай стены класть. Странно…

Пошел к старосте. Тот говорит:

— Сам удивляюсь, отец. Видно, молитесь усердно, вот ангелы и помогают.

Насчет того, что мои молитвы могли хоть часть ангельского мира в каменщиков преобразовать, я крупно засомневался, тем более, что староста глаза хитро щурил, но вот объяснения найти не смог. Ладно, думаю, все равно узнаю, главное, чтоб каменщики эти невидимые по завершению стен стариков моих пенсии не лишили. Такая кладка по временам нынешним дорого стоит.

Пробыл на приходе до вечера, надеясь все же увидеть, кто же эти «ангелы» во плоти… Не дождался. Уехал.

Утром удивлению моему предела не было. Стены выгнаны до перемычек оконных, да и сами перемычки, причем бетонные, которых у нас на приходе отродясь не было, лежали на положенном им месте, выровненные и укрепленные.

Около стройки крутились староста с Харитонычем, планируя и обсуждая, какую крышу соорудить и как ее прикрепить к стенам, чтобы ветром не сдуло. Благословив откровенно ухмыляющихся стариков, я уже с неподдельным пристрастием стал допытываться: «Кто?» и «За сколько?».

— Так, отче, мы же ото и говорим, что быстро да хорошо, а кто Бог весть.

— Ангелы, батюшка, ангелы… — не унимался староста. — Вы, дорогой наш пастырь, идите служите, что б они нам и крышу с Божьей-то помощью поставили.

Сказать мне было нечего. Тем более, меня откровенно выпроваживали, как будто услышали последние слова архиерейские, на собрании сказанные, что священник больше о службе думать должен да править ее достойно, а стройками и хозяйскими заботами Богом определены заниматься приходские подвижники.

Так больше продолжаться не могло, и я, никому не сказав, остался ночевать в своей келейке приходской. Дело уже было к осени, ночи подлиней стали, да и новолуние в те дни как раз припало.

В общем, как стемнело, сидел я на крылечке своего приходского домика и пялился в темноту, так как света, как назло не было. Смотрел и думал: если они ночью кладку делали, то как? Света во дворе церковном — два фонаря. Один у паперти, другой у домика священнического. Толку-то от них! Лишь к сараю дойти по тропке и видно, но чтобы кирпичную кладку вести — и разговора быть не может. Что-то здесь не так.

Вся эта ситуация напомнила мне ершовского «Конька Горбунка», а так как там лишь на третью ночь Иван коней поймал, то я тоже решил, что никого сегодня не дождусь и смогу в тишине деревенской, да под кваканье лягушек и в благоухании от чистоты окрестной, да пахучего, густого, как кисель воздуха, отоспаться за все эти дни суетные.

Когда вечернюю молитву к ангелу-хранителю читал, добрую ухмылку старосты вспомнил и в спокойствии душевном, в предвкушении сна сладкого улегся под домашнее лоскутное одеяло, откровенно радуясь, что остался.

Сквозь наплывающий сон показалось, что где-то затарахтел мотоцикл. Не обратил внимания. Уснул.

Сколько проспал, не помню, но проснулся от приглушенного разговора и мелькания света. Причем свет этот четкими лучами из разных сторон исходил и перемещался, то быстро, то медленно.