Маша Трауб - Плохая дочь

В прошлый раз были сырники, теперь вафли.

– Хорошо, завтра привезу, – пообещала я.

Нужно было поменять постельное белье. Я нашла подсобку медсестры, обнаружила баки для грязного белья, шкафы, где лежало чистое. В больницах я, к сожалению, ориентируюсь хорошо. Спасибо бесконечным переездам, стационарам в богом забытых местах, долгим периодам сохранения двух беременностей, а также маме с ее нетрадиционными методами воспитания.

Как-то она на месяц летних каникул пристроила меня работать в магазин к своей знакомой, старшему продавцу. Мама решила, что я непременно должна уметь профессионально складывать мужские рубашки, завязывать галстуки и красиво упаковывать свертки. Что ж, этот навык мне пригодился в жизни. Много раз я зарабатывала шоколадку, коробку конфет, завязав в магазине галстук какому-нибудь незнакомому мужчине, бившемуся над узлом. Один раз на спор выиграла бутылку дорогого шампанского. Кажется, речь шла о виндзорском узле. Упаковать я могу все что угодно и куда угодно. Рубашки мужа складываю так, что они не мнутся в чемодане.

На следующее лето мама пристроила меня работать в больницу к очередной своей знакомой, тете Дусе, старшей медсестре, которую даже главврач слушался и побаивался – маминым связям в разных местах оставалось только позавидовать. В больнице я и научилась ориентироваться в коридорах, подвалах, закутках и курилках. Здания больниц практически везде подчинены одной архитектурной логике. Тем же летом мне пришлось ставить капельницы, делать уколы во все возможные мышцы. Все говорили, что у меня легкая рука – просто талант. Этот навык тоже пригодился – я всегда колола своих детей, себя, ставила прививки в предплечье мужу и сыну. Колола коллег, соседок, собак и кошек. Ставила капельницу на швабру. Меняла белье, перекладывала лежачих больных. Все знала про пролежни. Умела так положить подушки, чтобы было удобно.

Тем летом, проведенным в больнице, оказавшимся очень тяжелым, мучительным, почти невыносимым, я узнала все про человека. Или почти все. Дело даже не в испражнениях, не в брезгливости, которую приходилось преодолевать, вымывая, перестилая, меняя. Я узнала, как пахнет человеческое тело, которое уже не нужно своему хозяину и вообще никому не нужно. Как пахнет страх перед смертью. Все запахи разные – одиночества, боли, равнодушия, настоящего и притворного страдания. Трупный запах я тоже узнала – в рамках обучения тетя Дуся, конечно же, отправила меня на экскурсию в морг. Но это было полной ерундой по сравнению с тем, когда я первой обнаружила утром старушку, умершую ночью. Самый страшный запах на свете – заброшенной старости и одиночества. Эта бабулечка пахла земляничным мылом. Накануне, когда я выносила судно, она дотронулась до моей руки и попросила помыть ее земляничным мылом. Не протереть, как обычно, а по-настоящему помыть.

– Детка, мне в баню надо, – сказала бабулечка, – очень. И протопи посильнее.

Отчего-то я почувствовала, что это очень важно, и побежала к тете Дусе.

– Надо мыло, – выпалила я.

– Так в шкафу возьми, – кивнула тетя Дуся.

– Земляничное, – сказала я.

Кажется, медсестра все сразу поняла, не удивившись моей странной просьбе. Тетю Дусю, кстати, многие недолюбливали, считали хамоватой, даже злобной. Но она такой совсем не была. Для виду – да. Для посторонних – возможно. Но не для тех, кто узнавал ее поближе. Она могла отхлестать мокрым вафельным полотенцем младшую медсестру, пойманную на воровстве, и этим же полотенцем прогнать ее через всю больницу на выход. Могла резко и грубо осадить, поставить на место скандалящих родственников. Гаркнуть на раскапризничавшуюся пациентку. Приструнить отборным матом санитаров. И при всем этом поставить сложнейшую капельницу, если анестезиолог задерживался. Многие врачи требовали именно тетю Дусю, если речь шла о том, чтобы поставить катетер в вену, которая не видна. Но та же тетя Дуся, маленькая, сухонькая, с громовым голосом – откуда только звук брался, молчала, когда речь шла о важном. Например, о куске земляничного мыла для бабули, у которой никого не было, а если и имелись родственники, то врагу такой родни не пожелаешь.

– Сейчас, – сказала тетя Дуся и через пятнадцать минут выдала мне кусок мыла. Где она его достала?

Я бегом кинулась к бабуле – ее так все называли – просто бабуля, без имени. Помогла встать, отвела в ванную, помыла. Бабуля сидела в ванной и улыбалась.

– Можно еще пять минут, так хорошо, – попросила она и закрыла глаза.