Ирина Верехтина - Воспоминания о юности

Вика успокоенно вздохнула. Сереже хотелось верить, и она поверила: все будет хорошо…

В институте Ирма появилась через месяц – бледная, с огромными глазами на похудевшем лице, все такая же неприступно красивая. В перерыве ее обступили однокурсницы. – Ну, как ты? Что с тобой было-то? А похудела как! Одни косточки! Досталось тебе… – жалели Ирму девчонки.

– Да вот, от воспаления легких лечили, – рассказывала Ирма. – А у меня от лекарства отек легких начался. А никто и не думал! Если бы не Сережа, я бы умерла в этой больнице. Кашель был страшный, температура под сорок, и не опускалась… Сережа приехал и потребовал сделать повторные снимки, и выяснилось, что у меня не воспаление, а отек! Сережа с главврачом поругался и из больницы меня забрал. На руках до машины нес, я идти не могла…. Увез меня к себе, сам уколы делал, бульонами с ложечки кормил и черной икрой, а иначе бы я не выкарабкалась, – еле слышно закончила Ирма.

Она говорила без своего всегдашнего высокомерия, без выкрутасов и эмоций рассказывая о том, как чуть не умерла в Сокольнической больнице и как Сережа ее спас. (Вовремя Вика ему позвонила! А Виолетта Германовна почему не позвонила, почему она ничего не делала, чтобы спасти дочь?)

– А что же твоя мама? Переживала, наверное, с ума сходила!

– Не переживала. Она и не знала ничего, я ей вообще не говорила, сказала, что меня выписали и что я поживу пока у Сережи. Она не возражала.

Девчонки сраженно молчали…

– Когда же вы поженитесь с твоим Сережей? – спрашивали Ирму.

– Сережа тоже пристает, когда да когда… А зачем? Разве штамп в паспорте что-то меняет? Сережа меня любит, и больше мне ничего не надо.

В то время гражданские браки не были столь «популярны», как сейчас. И назывались иначе, с выраженным эмоциональным негативом, – сожительством . А гражданский муж именовался сожителем, что в сущности верно. Это считалось неприличным, особенно если тебе восемнадцать лет. Или двадцать один, как Ирме. Брак должен быть официальным, со штампом в паспорте, даже если он «ничего не меняет».

Однокурсницы очень удивились бы, если бы узнали, что Ирме не двадцать один, а двадцать восемь (хотя она выглядела на восемнадцать). Об этом знала одна Вика – из всего курса. Их с Ирмой дружбу осуждали. Вике пытались открыть на Ирму глаза. – Посмотри, с кем ты! Она же никого не любит, только себя. И своего Сережу. И чего, дураки, не женятся? Все у нее не как у людей: замуж она, видите ли, не хочет! С мамой хочет жить. Ну, ты и подругу себе нашла! С ней же не пойдешь никуда: все на нее будут пялиться, а на тебя никто и не глянет! Ей в театральном учиться, а не на журфаке. А самомнение какое… Как ты с ней ладишь, с ней же никто не может…

О том, как она «ладила» с Ирмой, Вика никому не рассказывала (девчонки и не догадывались, как много они «потеряли»). Из института они всегда возвращались вместе: пешком по Садовому кольцу – до станции метро «Красные ворота», которая тогда называлась «Лермонтовской», потом на электричке от Ярославского вокзала, потом на автобусе…впрочем, они шли пешком. По дороге болтали обо всем на свете, и им было весело. Как-то раз они обсуждали художественный фильм – как всегда, споря до хрипоты, с взаимными обвинениями и пререканиями (по-другому у них не получалось: обе были завзятыми спорщицами и за дорогу успевали несколько раз поссориться и помириться).

Электричка отправлялась через две минуты, и они решили пройти по платформе до первого вагона. Здесь пора сказать, что занятия на вечернем факультете кончались поздно, в десятом часу, поезда в это время шли полупустые, в головном и последнем вагонах еще сидели пассажиры, в остальных – никого. Они с Ирмой решили, что успеют добежать по платформе до первого вагона (идти по пустым вагонам было страшно, да и небезопасно), но бежать получалось плохо: Ирма была в стильных сапогах на высоченных шпильках, а платформу покрывал подмерзший лед, незаметный на черном асфальте. Ирма неслась стрелой, Вика старалась не отставать, удивляясь, как она в них бежит и не падает. Вдруг с грохотом закрылись двери и электричка уехала. От неожиданности Ирма шлепнулась. Вика усмехнулась, ощущая в душе непонятное злорадство.

Пришлось возвращаться обратно (а ведь почти дошли!), переходить на другую платформу, снова идти до головного вагона по скользкому асфальту. И ждать следующего поезда, который отправится неизвестно когда. Ветер больно стегал по лицу колючими льдинками, залезал под пальто ледяными пальцами, пробирая насквозь.