Ирина Верехтина - На другом берегу

В последней колонке значились цены в драхмах и долларах. Для своих восьми лет близнецы соображали, пожалуй, даже слишком… Марина бы до такого не додумалась. В кондитерскую часто забредали праздношатающиеся туристы, и такое меню было понятным для всех, не нуждаясь в переводе. Демосфен втайне гордился детьми – его кровь! И рисуют просто здорово!

– Мам, заглянем, а? Ну ма–а–ам! Я есть хочу! – ныла невидимая девчонка, добиваясь своего.

– Пирожки есть вредно, а тем более жареные! Ладно, уговорила. Пахнет офигенно, и меню офигительное, кто–то ж додумался!

Этого Марина уже не вынесла. Русский язык вливался в уши сладкозвучной музыкой. Она бы, наверное, даже мату обрадовалась… Перепрыгивая через две ступеньки, Марина спустилась вниз: русские заходили к ним нечасто, и ей всегда доставляло удовольствие видеть у себя соотечественников.

Марина вышла на улицу – и без сил опустилась на стул (слава богу, столик был не занят!) – перед ней стояла Анечка. Синеглазая, светлокосая, так похожая на своего отца. Но этого не может быть! И всё-таки это была её Анечка – восьмилетняя голубоглазая куколка. Саксонская принцесса. Только глаза другие, озорные и лукавые. Уж точно не ангела – маленького бесёнка!

– Нет, это невозможно, – по-русски сказала Марина.

– Почему невозможно? – переспросила Валя (а это была она). – Цены вполне… вменяемые, хотя и… И хорошо, что в долларах, я от ваших драхм охреневаю, – пожаловалась она Марине и тут же одёрнула дочь: «Аня! Когда входишь, надо поздороваться. И не забудь, за каждый пирожок ты мне должна по шесть отжиманий!»

– Мам, давай по три, – торговалась девочка. – По три, мам!

– Ну, хорошо, сойдёмся на пяти.

– Отжиматься здесь будете? Вам постелить, или так? – прыснула Марина.

– Ой, как хорошо, что вы говорите по-русски! – обрадовалась Валя. – Английский здесь мало кто знает. Ну, в магазинах, конечно, знают, а на улице – беда бедовская… Ну, несите ваши пирожки, у меня уже слюни как у собаки текут!

– Мама, так ты не забудь, с тебя по десять отжиманий за пирожок, – напомнила Вале дочь.

– Вот, вырастили гестаповку! – пожаловалась Валя. – Мать родную не жалеет!

– А я подумала, что вы сёстры.

– Все так думают. Мне тридцать восемь, подумать страшно, – призналась Валя.

– А ты не думай, – развеселилась Марина. – Вы с дочкой вдвоём путешествуете?

– Втроём. Муж по дороге отстал. Он у меня как собака – по всем лавкам, по всем магазинам, ни одного не пропустит!

– Собаки по помойкам бегают, а не по магазинам, – поправила Валю дочь.

– Цыц, я сказала! Умна не по годам, – возмутилась та. – Ты хоть в Афинах меня не позорь… Сейчас наш папа придёт – голодный как стая волков. Он всегда такой! И сожрёт у вас всё подчистую… Что с вами? – испугалась Валя.

– Нн-ничего… Уже прошло, – Марина взяла себя в руки и лихорадочно вспоминала, какие лицевые мускулы «отвечают» за улыбку. – В кондитерскую вошёл Илья.

Явление первое. Илья

Совершенно такой же, как четырнадцать лет назад! – подумала Марина. – Такой же неотразимый «русский молодец». И такой же чужой. И я его больше – не люблю.

– Илья, что стряслось? Остолбенел от цен? Или потратил все деньги? Транжира! Ребёнка голодным оставил. – Валя смотрела на мужа, а Илья во все глаза уставился на Марину и видел, казалось, только её. – Совершенно такая же, как четырнадцать лет назад. Словно ожившая статуя Фидия. И он до сих пор её любит…

Илья взял Маринину безвольную руку и поцеловал холодные как мрамор пальцы. – «У тебя руки холодные, как у лягушки». (Господи, что он такое говорит, у лягушки нет рук, у неё лапки… И при чём тут лягушка, он же хотел прощения просить…)

– Здесь мой муж. И если он это увидит, набьёт тебе морду. Это я тебе обещаю, – отчеканила Марина.(Господи, да что она себе позволяет? Что она такое говорит! А впрочем, всё равно – здесь никто не знает русского).

– У–уу… Бить будут? Это я люблю! Будем посмотреть! – обрадовалась Валя, и Марина с удивлением на неё уставилась. Аня промолчала – да и как она могла говорить и жевать одновременно?

– И тебе нисколечко меня не жалко? – спросил Илья Валю. – Сейчас примчится – кто у нас муж–то? – свирепый турок с кривым ятаганом… и зарежет меня на твоих глазах. А ты будешь смотреть и получать удовольствие, как настоящий философ (Валя сделала мужу страшные глаза и постаралась придать лицу серьезное выражение).

– Так вы философ? – переключилась Марина на Валю.