Ханс-Улав Тюволд - Хорошие собаки до Южного полюса не добираются [litres]

Эскимосы научили Шефа править собачьей упряжкой. Он научился охаживать кнутом псин, отказывавшихся ему повиноваться, и усвоил, насколько быстро можно откормить измотанную и изголодавшуюся ездовую собаку, чтобы та вновь держала хвост пистолетом и рвалась в дорогу. Он усвоил, что случится, если слишком загнать собаку, а после того, как пристрелил собаку, не желавшую бежать в упряжке, узнал, что гренландские собаки – каннибалы, неплохи на вкус и защищают от болезней. «Мертвая гренландская собака, – думал Шеф, – нередко бывает хорошей собакой».

Обычно мне не удается процитировать стихи,которые фру Торкильдсен мне иногда зачитывает вслух. И на то есть несколько причин. Первая заключается в том, что чтение это обычно происходит по вечерам и ему предшествует употребление драконовой воды. Иначе говоря, дикция у фру Торкильдсен тогда не совсем четкая.

Вторая причина состоит в том, что стихи, которые она читает, как правило, совершенно невозможно понять. Не скажу, что они плохие, просто мне они не близки. В отношении поэзии ориентироваться следует на то, каким образом собака проявляет свои чувства. Да, возможно, собаки в стихах не знатоки, но ничего страшного в этом нет, и я, например, непременно радостно виляю хвостом, услышав хороший стих.

Вот, к примеру, такой:

Вот это, я понимаю, поэзия. Карты на стол, никакого сюсюканья, сразу к сути, к сердцевине, к косточке. Кстати, давно мне в этом доме косточек не перепадало.

Фру Торкильдсен любезно показала мне, хоть я об этом и не просил, как придумывают поэзию. Тайна поэзии, объяснила фру Торкильдсен, заключается в том, чтобы слова звучали красиво. И, чтобы пробудить у меня интерес, она прибегла к продуманной метафоре. Это, сказала она, как если ты заходишь в парк, но идешь не самой быстрой дорогой, а самой интересной.

По мнению фру Торкильдсен, ничего сложного в поэзии нет. Удачи!

Порой мне приходится напоминать самому себе, что фру Торкильдсен не собака, а человек со всеми недостатками и слабостями, присущими этому биологическому виду. Я несколько раз вынужден был обратить ее внимание на то, что эта история, прежде всего, о собаках, и сейчас наконец до нее это дошло. А почему, спрашивается, дошло? Ну да, потому что фру Торкильдсен обнаружила – явно к своему немалому удивлению, – что у собак с Южного полюса имелись имена. Подумать только! До того, как собак загнали в трюм, их тоже наверняка как-то да звали, но именно эти имена появились у них, когда светлой полярной ночью собаки сошли на берег и разбежались по причалу.

Имена «своим» собакам дали члены экипажа. И эти клички фру Торкильдсен прямо зацепили. Каждый раз, обнаружив новую собачью кличку, она сияет от радости. Тогда она, поборов лень, встает, проходит к стае бумажных волчков перед камином и, взяв одну фигурку, кладет ее на стол. А так как она уже встала, то и на кухню не забывает зайти.

Сдвинув на кончик носа очки и взяв ручку, она пишет на волчке новую кличку.

Это Сигген, это Мертвец, это рассмешивший фру Торкильдсен Максим Горький, это Фритьоф, Мишка и Полковник. Пес с именем Майор рассмешил нас обоих.

Белла, Болла, Лассе, Эскимос, Балдер, Фикс, Лусси, Ангел Смерти, Серый, Брум, Люси, Якоб, Трефовый Валет, Тигр, Крыса, Шумный, Эмиль, Скальп, Хеллик, Адам, Хитрец, Дэльен, Грим, Стопарик, Окурок и Фру Ворюга.

Рыцарь, Кайса, Кайсин Сын, Уран, Нептун, Эстер, Сара, Эва, Улава, Колокольчик, Лола, Эльсе, Марен, Кок, Буне, Йола, Хельге и Пер. Мадейро. Тур.

Это те клички, что я запомнил. Меньше половины, это уж точно. Память у меня не как у слона. Впрочем, я и не претендую. Но зато и дерьма от меня поменьше – аккуратные маленькие кучки, которые относительно хорошо сохранившаяся пенсионерка без труда уберет в мешочек. Вот то же на то же и выходит.

– Представляешь, – сказала фру Торкильдсен, – какой, наверное, гам стоял на палубе «Фрама», когда собаки плыли через Атлантику?

Еще как представляю. Получше, чем она. Я прекрасно представляю, какой это ад для гренландской собаки, – хотя нет, для любой собаки, – когда силишься идти по мокрой палубе, а та ускользает у тебя из-под лап.

Потому что на той палубе я бывал. И запах помню. Люди, с гренландскими собаками незнакомые, а таких на борту было большинство, этих собак боялись и считали их примитивными. Глядя на собак с голодными глазами и засохшим в бороде дерьмом, они не скрывали отвращения. Когда собаки злились, то кусали. Когда были голодные, тоже кусали. И когда испытывали страх – тоже. И ни одну из находящихся на борту собак невозможно было хоть чему-то научить. «Фрам» превратился в плавучий зоопарк с почти дикими зверями. И, совсем как в зоопарке, зверям там было не место.