Йоханнес Зиммель - Из чего созданы сны

Мы выехали из Франкфурта в семь часов утра, Берти и я. У него, как всегда, был рюкзак, у меня большой чемодан, а костюмы висели на плечиках, у бокового стекла автомобиля. Мы не знали, как долго пробудем в дороге и куда попадем. Поэтому я уложил с собой три большие бутылки «Чивас» и наполнил фляжку.

Когда мы, наконец, выехали из перерытого, погруженного в хаос Франкфурта, на автобане еще лежала густая мгла и мне приходилось ехать осторожно, с включенным ближним светом, как и все другие машины. Становится не по себе и появляется какое-то мерзкое чувство от такой вот езды с зажженными фарами, когда уже светло и в то же время толком ничего не видно. Вот и сейчас: все проплывало мне навстречу, мимо меня, как в кошмарном сне, как в каком-то нереальном мире.

Вот! Я и написал это!

Около половины девятого прояснилось, выглянуло солнце, и я нажал на газ. И все-таки мы добрались до своего отеля в Бремене только в двенадцать часов тридцать минут. До «Парк-Отеля», конечно. Поскольку ничего лучшего не было. Девочки из секретариата знали, что́ нужно заказывать для меня. Всегда самое лучшее из лучшего. После продолжительных сражений мне удалось убедить издателя в том, что лучше всего я пишу в обстановке максимально возможного комфорта. Особенно о нищете и нужде, с чем мы и должны были столкнуться в «Нойроде». Ради этого они нас сюда и прислали. У человеческого несчастья и страдания тоже ведь есть своя продажная цена. На этот исключительный случай у издателя Херфорда были свои виды, и поэтому именно нам, двум асам, выпало ехать в «Нойроде».

В «Парк-Отеле», где меня встретили как родного сына, как, впрочем, и во многих других отелях высшего класса по всему миру, мы съели у стойки бара несколько бутербродов и поехали дальше на север. Мы хотели успеть поснимать при солнечном освещении. И что-то подсказывало мне, что нам нужно торопиться. Это «что-то» меня никогда не обманывало.

Берти проспал до Бремена, он только накануне вернулся из-за океана. Я дал ему подремать. У меня была одна странность: в своей машине я всегда чувствовал себя великолепно. Тут мне никогда не было плохо. Тут мне никогда не было противно. Тут я был счастлив. И я не выпил до Бремена ни глотка. Только потом, в баре отеля, — два двойных виски. Но вообще-то лишь потому, что чувствовал себя прекрасно, — никакой другой причины не было.

Я ехал по второму, ведущему с запада автобану А-11 в направлении Гамбурга. Из Бремена иначе не получалось. Автобан А-10 проходил через Ганновер намного восточнее. Светило солнце, и стало так тепло, что я мог откинуть верх. Я доехал до съезда с автобана на Бокель и оттуда по федеральной дороге 71, которая еще была в приличном состоянии, мимо Вельдорфа и Брюттендорфа до Цевена. Дома в этих городках, крытые красной черепицей, с выкрашенными в белый цвет дверями и оконными рамами, располагались всегда вдоль дороги. Белыми были и балки в кирпичной кладке.

За Цевеном началась ужасная дорога. Такой дерьмовой трассы я раньше никогда не видел. Никакой разметки, сплошные выбоины, такие виражи, что приходилось до упора выворачивать руль. Дальше — хуже. Теперь это вообще уже была скорее проселочная дорога для телег! Через каждые пару сотен метров слева или справа по молодой поросли были проложены глубокие колеи — объезды на случай встречного транспорта. Но никакого встречного не было.

Поселки становились все меньше и выглядели все более унылыми. Иногда всего дюжина домов, да и того меньше. По краям — заросли дрока и других колючих кустарников да скелеты ив, изогнутые и безобразные. Дальше за ними, по левую сторону, кустарники и тростник. Заросли тростника. Заросли кустарников. На расстоянии примерно с пол километра начиналось болото, которое, похоже, вообще нигде не кончалось. Огромные пустоши, покрытые бурой луговой травой. Все остальное — уже отцветшее и сгнившее. То там то тут проблескивала вода, бурая и черная. Я чувствовал ее запах. Пахла она приятно. Но местность становилась все безотраднее. На болоте во многих местах вырублены и сложены высокими штабелями куски торфа. И повсюду белые с черным березы, черная ольха и сучковатые ивы — без конца.

Позади остались три деревни — да какие там деревни, горстка скучившихся домов! Одна меньше другой. Церковь. Лавка. Постоялый двор. Конец. И опять бескрайность болот. Мне пришлось сбросить скорость до пятнадцати километров, машина прыгала по колдобинам.

— Вот по этой дороге они возят молодежь, — сказал Берти, сделав пару снимков местности. — Бедный лагерный шофер. Здесь на автобусе! Лагерь просуществует еще долго, судя по тому, как идут дела в мире. Так хоть бы дорогу привели в порядок!