Кэтрин Данн - Любовь гика

Звук клаксона резко умолк, сменившись ревом сирен. Голоса раздавались повсюду, а мы с Арти лежали, прижавшись к тени под ржавой коркой на днище машины, пока за нами не пришла Лил. Вернее, приползла на четвереньках. Она растерянно ползала по стоянке, заглядывая под все автомобили и выкрикивая наши имена. Когда она нас нашла, у нее пропал голос. Первой она вытащила меня, и я сидела, дрожа мелкой дрожью, на горячем асфальте, пока мама тянулась дальше под машину – за Арти. На руке, на которую она опиралась, виднелись яркие красные пятна, стремительно засыхавшие. Лил вытащила Арти на свет. Затем прижала его к животу и поднялась вместе с ним. Я вцепилась обеими руками в полу ее синей блузки, и мы проковыляли через широкую разделительную полосу к следующему ряду автомобилей. За маленькой красной машиной прямо на асфальте лежали Элли и Ифи, лицами вверх. Какая-то крупная женщина в сером форменном костюме стояла на коленях между их головами. Лица близняшек сморщились и покраснели от слез. Они обе смотрели на руку, которую бинтовала женщина в форме. Ее глаза оставались спокойными, непроницаемыми, а плотно сжатые губы ни разу не дрогнули. Рядом с ними, на краю тротуара, сидела старушка, которая остановила тележку, чтобы нас рассмотреть. Мужчина в сером держал ее за запястье и что-то тихо ей говорил. Он сунул в уши наконечники стетоскопа и запустил головку с мембраной под воротник старой женщины, но она не обращала внимания на врача. Она смотрела на меня, а потом – на Арти, когда Лил положила его на землю.

– Их тоже, пожалуйста. Посмотрите их тоже, – твердила Лил, имея в виду нас с Арти, а затем откуда ни возьмись набежали еще люди в сером, и чьи-то большие горячие руки легли мне на спину и сорвали с меня рубашку.

Пчелиный укус на горбе, получив приток свежего воздуха, защипал с новой силой. Я видела, как другой врач положил пальцы на шею Арти, рот Арти распахнулся, и нити слюны, похожие на паутинку, протянулись между губами, и изо рта вырвался пронзительный, жалобный визг, когда кровавую рану зажали белыми марлевыми салфетками. Лил разрыдалась в голос, потом взяла себя в руки, а затем разрыдалась опять и принялась гладить голову Арти, распростертого на асфальте в окружении хлопочущих над ним врачей.

– Я-то думала, что еще не такая старая, – раздался тоненький, ломкий голос, и старушка, сидевшая на краю тротуара, вдруг вся обмякла и легла на спину.

Врач присел рядом с ней на корточки, и, когда он поднял ее руку, чтобы поставить укол, она повернула голову и снова вытаращилась на нас.

В салоне «Скорой помощи» было тесно, но Лил не позволила разделить нас. Элли и Ифи примостились на одном краю койки, Арти – на другом. Я лежала на боку на мягкой скамеечке, а Лил сидела рядом, положив мне на голову тонкую прохладную руку. Женщина в серой униформе передвигалась медленно и осторожно. Она попросила одного из врачей-мужчин составить ей компанию. Ей не хотелось оставаться с нами наедине. Двери пока не закрыли. Мы еще не уезжали – чего-то ждали. Сквозь открытые двери мне был виден пикап с распахнутой водительской дверцей на другом конце стоянки у супермаркета. Пока мы загружались в «Скорую помощь», успели подъехать четыре полицейские машины. Сирены они уже выключили, но мигалки остались гореть. Человек в серой врачебной форме отошел от полицейских автомобилей и быстрым шагом направился к нам. Светловолосый, усатый, подтянутый, в хрустящей накрахмаленной униформе. Он ухватился двумя руками за открытые задние дверцы «Скорой», улыбаясь и качая головой.

Лил наклонилась к нему, перегнувшись через меня.

– Кто он такой? Почему стрелял в нас? – Ее голос звучал хрипло.

Молодой врач кивнул женщине в униформе, которая сидела рядом с Арти и старалась к нему не прикасаться.

– Какой-то псих. Просто чокнутый. Сейчас убивается, что промазал. – Молодой врач закрыл одну створку. – Сидит в патрульной машине, держится за голову и причитает: «Как я мог промахнуться?»

Вторая створка закрылась. Женщина в серой униформе обвела нас всех быстрым испуганным взглядом. «Скорая» тронулась с места.

Когда они повалились на землю и инвалидная коляска опрокинулась, Верн испытал чувство глубокого удовлетворения, обернувшегося потрясением, когда он увидел, что пораженные цели скрылись из виду. Досада разорвалась в груди горячим кровяным пузырем. Они шли гуськом! Друг за другом! Его старик уложил бы их всех одним выстрелом. Верн разрыдался от собственной неумелости и никчемности.