Кэтрин Данн - Любовь гика

Белый трясущийся воздух ударил нас раньше звука. Я не слышала ничего, но подняла руки перед лицом, защищаясь от жаркого ветра, а потом накатил огонь – как волна в детском кошмарном сне, огромный, до самого неба, хотя на самом деле он был не выше киосков, до крыши которых человек нормального роста без труда мог дотянуться рукой. Ревущая волна огня устремилась на нас, и Цыпа, объятый болью, уже не мог сдерживать себя и потянулся сознанием вовне. Я почувствовала, как он ворвался в меня потоком любви и тут же отхлынул назад. Я, стоящая с поднятыми руками, ощутила, как его глаза открылись во мне и зажглись синевой узнавания. А потом он отступил. Отделился от моего «я» и исчез. Он отвернулся – и пришел огонь. Языки пламени рвались прямо из его тела – бледные, словно свет, – они били наружу из его живота. Он не кричал, даже не шевелился, а потом взорвался ослепительной вспышкой, распылился в пространстве, и мой мир взорвался вместе с ним. Я смотрела, сгорая – сгорая и зная об этом – сгорая с чувством безмерного облегчения, – и так стиснула зубы, что они раскрошились. Я стояла столбом, опаленная, и дробила остатки зубов, когда все они умерли – мои розы – Арти и Ал, Цыпа и близнецы, – рассыпались пеплом, разлетелись мерцающими угольками, избавляясь от этого страшного жара.

Жертв было много. Младенцы, словно оплывшие огарки свечей на почерневших руках своих обугленных матерей. Ломкие, опаленные фигуры, застывшие в скрюченных позах, – еще мгновение назад они были танцующими детьми. Потемневшие трупы с разверстыми ртами, навечно остановившиеся в страшном вихре беснующегося огня и еще долго снившиеся в кошмарах тем, кто их обнаружил. Пожарные и врачи «Скорой помощи», повидавшие на рабочем посту многих жертв катастроф вплоть до крушения самолетов, зеленели, блевали и отступались, кто-то потом даже бросил работу и занялся выращиванием овощей, но им все равно снились кошмары после всего, что они видели на пепелище «Фабьюлона Биневски».

Я не видела ничего. Я знала только, что Арти, Ал, Цыпа и близнецы канули в небытие – и я вместе с ними, – дробя в порошок свои зубы.

Кошки сгорели, но Хорст уцелел. Пока я лежала в больнице, он позаботился о делах. Он приносил мне на подпись бумаги, но все решения принимал сам. Я не возражала. Он отправил сыновьям Зефира Макгарка все, что осталось от их отца. Он начистил до блеска ножницы Мушиного ковбоя и отослал их по почте его бывшей жене. Именно Хорст опознал сварившееся и обугленное тело Арти – уже не красивое – в черной золе, оставшейся после того, как испарился большой аквариум. Именно Хорст собрал останки детишек из лопнувших банок в Яслях и устроил им то, что он называл «благопристойной кремацией», вместе с телами всех остальных мертвых Биневски.

Огненный вихрь не тронул наши семейные фургоны. Хорст забрал оттуда все личные вещи, а сами фургоны продал. Норвал Сандерсон сгорел в своем киоске трансцендентальных опарышей рядом с шатром Арти, но его фургон уцелел. Хорст успел прибрать к рукам все записи и дневники Сандерсона, пока до них не добрались репортеры. Он все сохранил и снял для себя комнату рядом с больницей. Несколько месяцев он потратил на то, чтобы разобраться с банкротством и расформированием артурианских пансионатов. Он приходил ко мне каждый день, кроме среды. По средам он ездил в Салем и навещал маму в психиатрической клинике.

Когда меня выписали из больницы, Хорст поселил меня в съемной комнате напротив его собственной комнаты.

– Почему бы нам не остаться здесь, в Портленде? – сказал он. – Теперь уже все равно, где поселиться.

Имя Биневски протухло и смердело вовсю. Когда Хорст снимал для меня жилье, он записал меня как Макгарк.

– Зефир был хорошим человеком, – объяснил он.

Макгарк любил Арти, и я оставила себе его фамилию.

Именно Хорст разыскал Хрустальную Лил после огненного удара. Он рассказал мне об этом лишь через год-полтора. К тому времени я устроилась на работу: записывать аудиокниги для слепых. Я начала потихонечку строить жизнь в этом странном, чужом мне мире. Хорст встретил женщину, обладательницу крепких бедер и сиамской кошки, и собрался переехать к ней. На прощание он сводил меня в бар, где крепко выпил и наконец рассказал мне о Лил.

– Я искал твоего папу. Уже все закончилось, только повсюду кричали люди. Я нашел его у генератора. Он лежал на земле. Наверное, как раз выходил из кабины, когда все случилось. Помятая урна с прахом твоего деда валялась на гравии неподалеку. На ней была кровь. Думаю, кровь Ала.