Ирина Муравьева - Сады небесных корней

— А где же вы будете? — И Катерина, пылая лицом и раздавшейся грудью, взмахнула рукой. — В раю и без вас обойдутся, мне кажется!

Старик помолчал.

— Ох уж этот мне Данте! Испортил народ! Ведь читать-то никто его и не читал. Длинно, нудно. За год не осилишь. А люди боятся. Поверили, что он там был и вернулся. Обманщик. Поэт, одним словом! А скоро, глядишь, и поставят обманщику памятник.

— Не верю я вам, — прошептала она. — Дитя не отдам. Через труп мой отымете.

Взяла Пьеро за руку и положила его пятерню на свой круглый живот.

— Толкается, слышишь?

И оба родителя, счастливо смеясь, стали слушать, как сильно толкается сын их внутри своей матери.

— Ногой, что ли, пнул? — уточнил он.

— А чем же?

— Да полно ребячиться вам! — возмутился сердитый да Винчи. — Даю вам пятнадцать минут попрощаться, и чтобы ты больше сюда не являлся! Иначе наследства лишу, а в контору вернусь прямо завтра! И делай что хочешь. Привел, понимаешь, арабку в семью!

— Я вам не арабка. — Она усмехнулась. — Наш род-то почище, чем ваш. Скота у нас больше. Дороги пошире.

— Ну вот и пасла бы свой скот! — Он, сутулясь, шагнул за порог, стукнул дверью. — Я жду.

Их прощание сохранилось на страницах рукописи. И я привожу его полностью.

«Катерина смотрела прямо перед собой остановившимися глазами.

— Предашь ты меня. — Она всхлипнула тихо.

Но он перебил:

— Ты не знаешь отца. Раз он пригрозил…

— Ах, пустое, пустое! — Она отмахнулась. — На то мы и люди: друг дружке грозить. Другого пугнем, самим легче становится…

— Но я, Катерина, клянусь: никогда… — Он что-то промолвить хотел, но осекся.

Она тяжело подтянулась всем телом, нотариуса обхватила за шею — да так, что огромная шляпа из меха с зеленым велюром упала с затылка — и прямо в глаза прошептала отрывисто:

— Ты помнишь, как сказано про петуха?

— Какого еще петуха?

— Как какого? Ведь Он сказал так: „В эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня“. И с нами вот так же случится, мой милый. Ведь люди всегда предают самых близких.

— Но только не я! Катерина, не я! — воскликнул он пылко.

Но снова она усмехнулась той самой, никем еще не превзойденной усмешкой».

Теперь мне придется продолжить самой.

О чем-то она попросила его, и он согласился.

— Конечно! — сказал он, целуя ее. — Конечно, исполню. Какие проблемы?

После его ухода Катерина, оставив все, как было, неубранным, накинула на голову длинный, почти все ее располневшее тело спрятавший платок и, нарочно сгорбившись, чтобы не быть узнанной, заторопилась к Инессе мелкими, заросшими первой травою дорогами.

Никто, ни один на свете человек, не знает того, что произошло в низком, со скошенным потолком и расписными ставнями домике Инессы. Известно только то, что плачущая горько и одновременно благодарно Катерина вышла на крылечко и без сил опустилась на нижнюю ступеньку, прикрывая черным платком распухшее от слез лицо. Следом за ней выпрыгнула маленькая, острогорбая, с седыми волосами и пронзительно синими, не знающими старости глазами Инесса и протянула ей мешочек, остро, но приятно благоухающий сухими травами.

— Как схватки начнутся, так сразу заваривай, — негромко сказала Инесса. — Родится здоровый, родится красивый, не бойся. И ты не помрешь. Проси Богородицу, плачь и проси.

— Скажи мне, Инесса, ведь вот говорили, что сжечь тебя нужно и пепел развеять. А я тебя всем своим сердцем люблю.

— Да что тебе люди! — пропела Инесса. — Мешки с требухой да с костями, и все. Не верь мужикам, Катерина, они хуже баб. Кидаются, псы, в нашу женскую мякоть, грызут да урчат. А после отвалятся, все позабудут. Вот сын твой родится на радость тебе, его береги… Я знаю, что он не из этой породы.

— Боюсь я, Инесса. Отнимут его.

— А спрячешь как следует, так не отнимут. Детей прятать надо и в мир не пускать. Там все — гниль одна. Толстокожие боровы и те благородней людей. Не сравнить!

— А где же мне спрятать его? Все открыто.

— Ищи себе место.

— Так, кроме утробы моей, нету места. Я вот иногда, как закрою глаза, так вижу его, и тебя, и себя в каком-нибудь тихом, затерянном гроте… И так хорошо нам втроем, так спокойно! И смерть не страшна.

— Да где ты здесь грот-то найдешь, Катерина? А смерти не надо бояться. Что смерть? Она нас и спрячет.

— Смерть спрячет? Куда?

— Ну, плоть нашу грешную в землю опустят, и станет она тоже прахом земным. А души вернутся к Нему, Катерина. Чего там бояться? Пугливы уж больно.