Кружат радость, боль и слёзы под оружейный залп,
И сражённый город ожил, как огромный зал,
Где танцуют у лафетов наших русских пушек
Венгры, чехи и поляки под азарт частушек.
Пляшут лихо под гармонь…
Вот он! — Голос долгожданный, — не тревог набат.
Чувства, выстраданные сердцем, к вам принёс солдат —
Тот, кто нежен часто к зверю, но к себе суров так…
Кто Отчизну защищает, как учил Суворов,
Так, как почитают мать.
День и ночь не уставая, приближал он цель,
Покорял душой мужицкой вражью цитадель.
А теперь, в кругу широком, где не зная многих,
Наш Георгий шёл в присядку — были б только ноги.
Старшина ловкач, хоть плач…
Из наград героя — «Слава» — грудь на три звезды.
Полк его расположился в двух часах езды.
Самоходки, пушки, танки, лошади, пехота…
Пьёт морозный воздух Жорка — и ещё охота.
Эх, гармонь, не подведи!
Город весь в горячей лаве фронтовых вестей.
— Кто там, грустью опьянённый, всё поёт про степь?
Излечить нам раны в душах — нет такого средства,
Кроме песни. Этот голос мне знакомый с детства.
Сон ли? — Нет! Так точно, — он!..
— Это надо ж привалило счастья на пути.
Полвойны искал я брата, но не мог найти.
Поиск мой — не час забавы, он — венец разлуки.
Глядь, родное — дорогое: ноги целы, руки…
Стёпа, брат мой, спора нет.
Шёл сквозь строй бессонниц диких,
смерти — сквозь лицо,
Сквозь холмы и обелиски всех друзей бойцов.
Шёл, как лодка, разрезая красный штиль затона,
Сквозь глаза и слёзы вдовьи где-то там, за Доном…
Шёл к тебе на встречу, брат!
— Эй ты, Стёпка! — Голос камнем утонул в толпе.
Жорка, будто в поле минном, нёсся по тропе.
Всё в движенье необычном: не война, не праздник…
Запах горькой самокрутки аппетит лишь дразнит.
Так волненье глубоко!
И уж ловит острым взглядом из-под дуг-бровей
Лейтенант, танкист усатый, друг цариц-полей,
Как летит, в руке сжимая дуло автомата,
В плащ-палатку упакован, схожий так на брата,
Бравый армии солдат.
Можно долго говорить здесь об одном и том,
Но запомнил эту встречу город Эстергом.
Кто смышлён был, преподнёс им, к слову,
спирта стопку,
И с Георгием, на радость, обнимали Стёпку —
Каждый, кто ценил мечту.
В лютом сердце, как в погоде, наступает миг,
Когда камень просит лучик, чтобы тот проник
Всем теплом и нежным светом к граням тьмы и звука…
Стойкой вере,
сильной воле
нипочём разлука!
Ни-по-чём печалей дождь!
Всё прострелено пространство позывными раций…
Вот так день весна нам, в мае, подарила, братцы!
Оказалось: наш пехотный — не такой простак —
Водрузил Победы знамя, грозный взял Рейхстаг
Логово волков низвергнул…
Громогласное «Ура!» под игру орудий
Огласило всю округу: «Вы — свободны, люди!»
Гул теснит весенний воздух, как перед грозой.
Ты, солдат, на радость можешь подыграть слезой,
Раз уж сердцем не солгал.
По-другому стали пахнуть дым табачный, порох…
Давят гусеницы танков грешных улиц потрох.
И уносит долговечный, журавлиный клин
Тех, кто пали смертью храбрых, тех кто брал Берлин,
В края берёз и гибких ив.
А Победа ведь не слово, не героев слава,
Это взрыв звезды, движенье, потрясений лава,
Сна такое предвкушенье — обжигает стыд…
Это плач вдовы при детях, в первый раз, навзрыд.
Ночь проклятий, жажда клятв…
Это крик земли Хатыни, небо Сталинграда.
Свет надежды, горечь правды — разве не награда?
Душ такое отраженье — леденящий душ!
Похоронки — изверженье! — ветра скорбный туш.
Светлой памяти причалы…
Слёзы в злой тоске невесты, что грустить осталась.
Это взгляд прямой — ребёнка — голод и усталость…
Огонёчек состраданья — дух госпиталей:
Как живые обелиски в копьях костылей —
Калеки, рвущиеся в бой.
Руки хрупкие простёрла от хребтов Алтая
До Шенбрунна, Кёнигсберга зорька золотая.
Милосердие России — рук тепло и хлеб.
Рок возмездья тем, кто предал, кто безумьем слеп…
И тот же выдержанный страх.
Паровозы прут в Россию — паровозы Славы…
Победителей с цветами тянутся составы.
Бродит музыка. Витает над планетой май.
— Вот такими нас запомни, мир, и принимай
Всю обиду,
боль
и радость.
Читать дальше