Александр Рей - В поисках настоящего

– Чтобы вы не говорили, все равно лишение памяти больше походит на наказание.

– Ты ошибаешься, – помотал головой старик. – У меня было достаточно возможности, чтобы поразмыслить над разницей между уроком и наказанием. Поэтому с такой уверенностью и говорю что нам преподается урок, с единственной целью научить чему-то… Скорее всего, при жизни мы что-то не решили или нарушили какие-то правила. Теперь каждому из нас предоставлена возможность это изменить и лишь за тем двигаться дальше. Нужно здесь завершить все, что мы не смогли завершить там. Я так думаю…

– «Завершить»? – мысли, осознание, освобождение – теперь, кажется, все становилось на свои места. Хотя я внутренне и сопротивлялся, но ощущение правдивости услышанного затмевало все сомнения.

– Наши упущенные шансы, – продолжил старик, – недосказанные слова, нереализованные желания или несовершенные поступки никуда не уходят, дожидаясь, когда кто-нибудь, наконец-то, поставит за ними точку. И даже когда придет Конец Времен, и ВСЕ обратиться в НИЧТО, останутся лишь наши незавершенности, одиноко болтающиеся в пустоте, в бесконечном ожидании. И именно здесь тебе дан шанс хотя бы раз добраться до конца и увидеть что находится дальше… Или же бесконечно трястись по железной дороге.

Слова старика меня явно зацепили. Кажется не было произнесено ни единой буквы к которой мне хотелось бы придраться.

– Значит от меня требуется найти свое прошлое… И как же это сделать?

– Я же сказал, иди за своими желаниями и чувствами. Только так ты сможешь прийти куда нужно. Тем более что теперь ты знаешь – этот мир твой, а значит он улавливает каждый флюид твоих настроений и мыслей. Все не так уж сложно.

– А-а можно вопрос? – замялся я, не зная как подступиться.

– Ты – спрашиваешь, я – отвечаю. Таковы правила игры.

– Дело в том, что вопрос не про меня. В общем… А какие задачи у вас? Если вы столько знаете, почему сидите в этом ужасном месте совсем один?

Лишь стоило задать вопрос, как старик отстранил голову от стены и впервые разомкнул веки, уставившись на меня абсолютно белыми слепыми зрачками.

Страх мгновенно растекся по всем телу…

Я не правильно выразился – зрачки у старика отсутствовали вовсе. Это на самом деле страшно, когда на тебя смотрят, а зрачков – нет.

– Испугался? – заботливо, явно стараясь казаться дружелюбным, спросил старик так и не отвернувшись. Наверное он хотел чтобы я привык к нему… такому. Я как завороженный не отрываясь таращился в белое уродство.

– Скорее непривычно, – соврал я, хотя дрожь в голосе не могла утаить чувств, заставляющих мышцы каменеть, а сердце бешено колотиться.

– Страшно-страшно… сам вижу, – ответил старик за меня.

– А можно спросить еще? – стараясь перебороть страх, выдавил я из себя.

– Ты теперь каждый раз прежде чем задать вопрос будешь спрашивать разрешение? Тогда я тебе на перед разрешаю. Спрашивай!

Я замолчал, стараясь понять обиделся ли старик или забавляется надо мной, но так толком и не придя к определенному выводу, больше не стал медлить:

– Вы можете видеть?

– «Видеть»? – в своей манере переспросил старец, и наконец-то отвернулся, вновь взявшись за свою палку, помогая костру догореть как можно быстрей. Почти все угольки угасли, и комната почти не освещалась.

Будто только сейчас заметив это, старик сказал:

– В углу лежат деревяхи. Подкинь их в костер, пока он окончательно не издох.

И действительно, в одном из углов была навалена куча каких-то палок. Я поднялся и подошел к складу. Мне почему-то подумалось, что на месте этой свалки когда-то стояла большая белая кровать.

Оказалось, что куча сплошь состояла из разобранной и разбитой на части мебели. В общей каше без труда можно различить ножки столов и стульев, ручки кресел, картинные и выдранные «с корнем» оконные рамы. Весь этот хлам занимал изрядную часть угла.

Пока я тщательно подбирал претендентов на сожжение, а затем пытался выдавить из почти угасших углей хоть кроху огня, старик начал рассказывать…

О том, что это его история , а не очередная короткая фраза в несколько предложений и не философская загадка, коими он предпочитал изъясняться, стало понятно по той интонации, с какой он вел свой рассказ. Интонация личной истории – говорил, словно нес в руках хрупкую драгоценность, от которой зависит его жизнь.

– Вижу я хорошо. Все вижу, но не совсем так, как например ты. Как бы это объяснить? – задумался старик. – Я не вижу объемно, в цвете, не вижу материю… а вижу из чего состоит человек или предметы возникающие передо мной. Если говорить еще точнее, то я вижу вопросы…