Николай Гайдук - Романс о великих снегах

– Она уже давным-давно придумана. Ещё в средневековье. – Простите, что-то я вас не понимаю. Вы как будто его защищаете, Георгий Иванович. – Да нет, ну что вы? Боже упаси!

Пчела в тишине зажужжала где-то поблизости. В чистом небе ласточки постреливали.

Сыскарь поднялся, кулаками похрустел, словно разминая руки для удара.

– Значить, не знаете, куда он мог поехать?

– Понятия не имею, – чистосердечно ответил Подвольский. – Правда, он мне что-то говорил о стране, в которой как будто существует министерство счастья. Может, он туда уехал?

– Шутить изволите?

– Нет, он действительно так говорил.

Похлопав глазами, сыскарь отмахнулся от пчелы, прожужжавшей под ухом.

– Министерство счастья? – Ухмыльнулся. – Что за ерунда? И где это? Не знаете?

Подвольский пожал плечами. Он хотел сказать, что министерство счастья, скорей всего, находится в золотой табакерке, где Шура Визигин хранит героин или другой какой-то наркотик, но говорить не стал – из уважения к тому Визигину, который вытащил его из боя, из такого огненного пекла, где земля горела и камни плавились, как будто плакали от ужаса.

Бородатый хромой человек, башмаками шаркающий по степной дороге, был похож на старика – сутулый, с тёмным сучковатым посохом. Скуластое лицо его – там, где не было волос – казалось неумытым, землисто-серым; кожа задубела, прочно прокалилась под слепящим солнцем, которого под русским небом не найдёшь – скорее всего, это было солнце какой-нибудь далёкой экзотической пустыни, где летом свирепствует жар, а зимой гуляют кинжальные ветры и вьюги.

В глазах у этого странника затаилось что-то от зверя или от животного – взгляд прямой и пристальный, готовый вспыхнуть злобным огоньком.

По степной дороге время от времени проносились машины – преимущественно это были иномарки. Никто из водителей даже не думал притормозить, подвезти – пролетали ветерком, с громобойной музыкой, заглушающей даже работу мотора. Там, где был асфальт, а он был не везде, – иномарки сквозили как молнии. А на грунтовке скорость приходилось сбрасывать – тут иномарка иногда цепляла брюхом, акульим рылом кусала щебень и поднимала облака дремучей пыли.

Потом степное солнце, голышом с утра гуляющее по синеве, стало одеваться в белую рубаху облаков. Под ветром зароптали придорожные березняки, кусты закачали кудлатыми головами, трава, пригибаясь, белея исподом, как будто побежала с бугорков.

Ходок остановился. Посмотрел на небо. Он уже давненько ощущал, как переломанные кости – неровно сросшиеся руки, ноги, рёбра – перед непогодой сладковато ноют. Сомнительная эта сладковатость переходила в нечто горькое и нудное; переломы зудели, воскрешая в памяти что-то противное и даже омерзительное – это было видно по гримасе.

Капли дождя заклёпками па земле заклацали, будто хотели заклепать грунтовку, там и тут разорванную летнею жарой. Стрекоза, сбитая крупною каплей, поползла по дороге, задребезжала слюдинками крыльев, воскрешая в памяти странника смутный образ военного вертолёта, сбитого коварным стингером. Странник, болезненно морщась, нагнулся и помог «вертолёту» взлететь со своей вертолётной площадки – с грубой намозоленной ладошки, воздетой к небу.

Вверху загрохотала артиллерия – шарахнула шрапнелью крупного дождя. И только тогда какая-то машина «сжалилась», тормознула рядом с ходоком.

– Батя! – вырубая музыку, ревущую в салоне, парень улыбнулся в открытое окно. – Падай, батя! Подвезу!

Машина была – цистерна с горючкой.

– Спасибо, сынок, – уже в кабине сказал странник и слова его отличались небольшим акцентом, как если бы это говорил иностранец.

– Издалека? – Водитель посмотрел на него и опять во весь опор погнал свой табун лошадей, незримо запряжённых под капотом.

– Издалека, ты спрашиваешь? Да, издалека, сынок. Из Афганистана.

– По туристической путёвке? – уточнил беспечный парень. – Ну и как там? Шурин мой недавно был во Вьетнаме. Ни хрена хорошего. Мы тут живём по горло в шоколаде, а там вообще…

– Да, сынок, я по путёвке. Только путёвка у меня была в один конец. Но, слава богу, выбрался.

– В один конец? А что так? С деньгами туго?

– С патронами было хреново, сынок. С бронетехникой и вертолётами.

Водитель посмотрел на пассажира – как баран на новые ворота.

– Понятненько, – пробормотал он и дальше поехал молча. И пассажир молчал. Он вспоминал проклятую дорогу на Кабул, дорогу, по которой возили боеприпасы и продовольствие. А кроме того, и днём, и ночью по той дороге шли пузатые «наливняки» – машины с бензином, соляркой. В кабинах за баранками там сидели смертники, так их называли вполне серьёзно. Это были, пожалуй, самые храбрые и дерзкие ребята, игравшие в прятки со смертью: при попадании трассера «наливняк» превращался в огромное огненное облако – никакой надежды на спасение.