Николай Гайдук - Романс о великих снегах

Вот так он попал в мясорубку афганской войны, куда в те годы оказались втянуты советские войска. Визигин в ту пору был страшно далёк от политики и долго не мог раскумекать причины присутствия частей 40-ой советской армии на чужой территории. Но замполит потихонечку вправил мозги.

Начиная с 19 века, говорил замполит, между Российской и Британской империями ведётся борьба за контроль над Афганистаном. Эту борьбу называют «Большая игра».

Советское правительство, говорил замполит, не само по себе принимало решение о вводе войск в Афганистан. Из Кабула Москву неоднократно звонили и слали депеши – просили вмешаться. А, кроме того, говорил замполит, Афганистан граничит с Пакистаном, который принимает американскую помощь – деньги, оружие, военных специалистов.

Американцы находятся уже в опасной близости от советских границ. Вот почему нам нужен Афганистан. Как прослойка или буферная зона.

Примерно так звучали пламенные речи замполита, огнём патриотизма зажигая юные сердца. Воспитанные в духе молодогвардейцев и отлично знающие «Как закалялась сталь», многие советские солдаты свято верили в правоту своего присутствия в Афганистане. Хотя, конечно, были и те, кто сомневался – нужно ли соваться нам в дела чужой страны? Были даже и пофигисты, те, которым всё по фигу, кто служил, спустя рукава, и позволял себе задрыхнуть на посту. Но таких нерадивых сама война воспитывала: моджахеды по ночам шакалили, сонных солдатиков резали, а кого-то забирали в плен. И постепенно оттуда – из афганского плена – стали слухи доходить о жутких казнях, среди которых особой жестокостью отличался так называемый «красный тюльпан», ещё глубокой древности придуманный евреями и впоследствии букетами разросшийся на афганских полях сражений.

Мелких боёв и стычек с моджахедами было – не сосчитать. Но такими большими боями, как тот, за высоту, немногие могут похвастать.

Гранитная, солнцем прокалённая вершина была стратегически важной: пулемёты советских солдат с той высоты держали под прицелом широкую долину, по которой на Кабул часто шли «КАМАЗы», навьюченные боеприпасами и продовольствием. Душманам эта высота была очень нужна, и потому совсем не удивительно, что они пошли на захват, не жалея ни сил, ни патронов. Удивительно было другое. В десяти километрах находилась чертова уйма советской брони, но никто почему-то не выдвинулся на помощь. И ни одна вертушка для огневой поддержки не взлетела. Более того, 10-я рота в течение нескольких часов вызывала огонь на себя, и такие вызовы в то время были в порядке вещей. Десантура, окружённая душманами, нередко вызывала огонь на себя, и отцы-командиры никогда не скупились, не жалели снарядов. А тут – как будто уши законопатило. Несколько часов подряд – молчание, молчание, молчание. И одновременно с этим – плотный, сокрушительный огонь моджахедов. Небывалый огонь из таких пулемётов, которые башню танку сворачивают после троекратного попадания. Но дело даже не в пулемётах, хотя они собачили в упор. Необычность обстрела заключалась в том, что он вёлся бесперебойно. Визигин, уже побывавший во многих переделках, никогда такой атаки не встречал. Обычно атаки происходили по принципу прилива и отлива. А тут – сплошной прилив свинца, дикая долбёжка без перекура, без передыху.

Не странно ли всё это? Странно.

И не похоже ли всё это на предательство? Похоже.

Моджахедов, идущих на приступ высоты, оказалось раза три или в четыре больше. И с таким нахрапом они атаковали, как будто знали, что в этот день и в этот час тяжёлой советской техники опасаться не надо – её не будет. И плотность огня том бою оказалась такой чудовищной – пуля в пулю врезалась во время перекрёстной перестрелки; Визигину запомнилось такое перекрестье, упавшее под сапоги – пуля, вонзённая пулю.

Многих покрошило в том бою, а кого-то сильно покалечило.

И последняя надежда на подмогу стала умирать. Можно было отойти – отдать высоту. Что говорить об этом гранитном разнесчастном пятачке, если даже Кутузов когда-то Москву отдавал врагам на растерзание. Да, конечно, можно было отойти. Но 10-я рота, как, впрочем, и другие десантники, никогда не отступали без приказа, даже если им грозил полный разгром.

Это было неписаным правилом, это было законом их чести.

И вот когда последние бойцы оказались в тугом окружении, Визигин, наслышанный о зверствах афганского плена, истекая кровью, достал гранату, хотел себя взорвать, но выдернуть чеку зубами уже не смог. Потерял он сознание как раз в ту минуту, когда над ним склонилось бородатое мурло моджахеда.