Юрий Буйда - Стален

Похоже, мультимиллионер Борис Непара достиг той стадии, когда люди начинают сожалеть о том, что пропустили что-то важное в жизни, пока гнались за успехом, и начинают задним числом переписывать свои биографии.

Таких людей среди богачей, конечно, немного, и в большинстве случаев их творческие претензии не идут дальше «свидетельств очевидца», часто лживых, но всегда любопытных. Они сколотили состояния в те смутные времена, когда понятия «лицензия» не существовало в русской природе, и пытаются объяснить, почему получилось так, а не иначе. В их откровениях нет ни слова о настоящем, глубинном, палеонтологическом злодействе, но фразы «мы были как все, кто ввязался в эту игру» или «если бы не я, то меня» красноречивы сами по себе.

Впрочем, в повести Бориса Непары вообще не объяснялось, откуда деньги у его разочарованного альтер-эго.

Мне хотелось придать биографии героя реалистичности и хоть как-то пригасить пошлые красивости, к которым так часто тянет цельных, сильных и успешных людей.

Мне показалось, что в юности начинающий бизнесмен Непара пережил что-то вроде экзистенциального потрясения, посмотрев фильм «Возвращение в Голубую лагуну» с Миллой Йовович в одной из главных ролей. А значит, будет настаивать на тропическом острове, авиакатастрофе и влюбленных на борту яхты, плывущей на закат. Что ж, даже эту парфюмерию можно поджечь, если высадить на остров каких-нибудь негодяев, например, наркоторговцев, охотящихся за героином, который был на борту рухнувшего самолета, о чем прекрасная Милла, разумеется, ни сном ни духом.

Но главное – предстояло оживить родителей героя, упомянутых мельком, друзей детства и юности, может быть, рассказать о первой любви, о той атмосфере девяностых, в которой он взрослел, превращаясь из бунтаря-идеалиста в изворотливого дельца, чтобы потом – тут нужен душераздирающий эпизод со смертью близкого человека – разочароваться в деньгах и «отправиться за мечтой». В конце концов, Милла могла быть его первой любовью, которую он почти забыл, но неожиданная встреча на острове раздула тлеющие угольки былой любви и так далее…

За две недели я написал основные эпизоды повести, после чего отослал текст Лу, и уже на следующий день Борис Непара прислал машину, которая отвезла меня в Рыбалово, в его загородный дом.

Был конец июля, вечер пятницы, мы ужинали в просторной столовой, выходившей окнами на большой пруд, обсаженный ивами и вязами. Кофе и коньяк подали на террасу, с которой открывался вид на лесистые холмы, освещенные заходящим солнцем.

Борис был в расстегнутой на груди голубовато-серой поплиновой рубашке. Он курил сигару и томно улыбался в усы. На его жене было легкое бледно-зеленое патье в мелкий цветочек. Она расспрашивала меня о литературной жизни, поглядывая на мужа, ради которого, как я понял, и затеяла этот разговор, и вежливо кивала, когда я, то и дело прихлебывая коньяк, рассуждал о безымянности подлинного величия, о необязательности биографии и фатальном одиночестве художника, которому суждено «цвести уединенно, в пустынном воздухе теряя запах свой», и вообще пытался казаться скорее умным и циничным, чем пьяным и несчастным…

– Сколько вы весите? – спросил вдруг Борис.

– Семьдесят четыре килограмма, – ответил я растерянно.

– При вашем росте маловато, – сказал Борис. – Так от вас скоро только запах и останется.

И расхохотался, довольный своей шуткой.

Лу бросила на меня быстрый взгляд.

Я почувствовал облегчение: пошлось превращает все действительное в разумное, а разумное – в действительное.

Утром после завтрака Борис пригласил меня в кабинет и сразу приступил к делу.

Ему понравилась линия наркоторговцев на острове, с которыми сражается герой, но он не был уверен, что в книге должно быть столько жизни. То есть грязи, тотчас поправился он. Москва начала девяностых с ее очередями за хлебом, ржавыми киосками у Кремля, торгующими водкой и презервативами, Москва с рэкетирами, сумасшедшими, проститутками… и эта история о безработном, согласившемся убить жену приятеля за пять тысяч баксов, а с ним расплатились коробкой сникерсов, которые он окровавленными руками раздавал детям на улице, не понимая, почему от него шарахаются прохожие…

– А вот «озноб девяностых» – хорошее выражение, – сказал он. – Все хотели соблазна и кидались на все, что казалось соблазном… на сникерсы, на идеи, на спирт… воздух горел, и всех бил озноб, вы правы… выиграли те, кто с этим справился… те, кто поверил в необратимость перемен… – Он наморщил лоб. – Точнее, те, кто сумел вырасти. Кто был маленьким, а стал большим. Или даже огромным. А чем крупнее личность, тех охотнее мы отделяем ее от зла… Наполеон, Сталин… понимаете?