Джесси Бёртон - Муза

После того как горячка у Терезы прошла, она несколько дней молча лежала на спине. По ночам, слушая отдаленный рев моторов летящих бомбардировщиков, Олив краем уха ловила топоток босых ног – это Тереза расхаживала туда-сюда по коридорам, своего рода катарсис. Но чего она хотела? Были ли эти ночные бдения затеяны ради того, чтобы дождаться брата? Но зачем? Не он ли стал причиной ее публичного унижения? Еще были свежи в памяти Олив ее крики ярости на площади, ее полная беспомощность и ужас в глазах, когда Грегорио схватил ее в охапку. Интересно, сейчас она догадывается, где находится ее брат?

Тереза отлеживалась на дне своей памяти, свернувшись на кровати клубочком, как зародыш, лицом к стене. Никого не звала. И что делать с этой психологической травмой, никто не представлял. Проснувшись с рассветом, Олив тупо стояла перед чистым холстом, держа в руке бесполезную кисть. Ее преследовали образы этого стула на деревенской площади и хламида в пятнах от фекалий, а в это время в коридоре мелькал матово поблескивающий голый череп, и босые ступни ушлепывали в прихожую. Олив охватывал страх, что она больше ничего не нарисует и никогда не увидит Исаака, и, стыдно признаться, она сама не понимала, какое из этих двух зол ранит ее больнее. Ты меня использовала – эти его слова снова и снова звучали в ее голове.

Шли дни, и Олив все ждала, когда корочка Терезиного молчания наконец треснет. Для ее отца это был сущий кошмар. Он считал, что человек должен не молчать, а выговаривать свою боль. Он выходил из себя, требуя, чтобы девушку, молча глядящую в потолок в одной из его комнат, заставили открыть рот. Олив же не сомневалась, что это само произойдет, кожей чувствовала, что волна страшного унижения, заполнившая гостевую спальню, вот-вот схлынет.

Гарольд сказал, что, как только Тереза поправится и сможет перебраться к себе в коттедж, они отправятся через границу в Гибралтар. Что касается Исаака, то раз он заправил свою кровать, стало быть, собирался рано или поздно вернуться. Лежа без сна у себя на чердаке, Олив с трудом могла себе представить мощеные улицы, ухоженный парк и мокрые от дождя шиферные крыши на Керзон-стрит и Беркли-Сквер. Уехать в Лондон значило пересечь метафизическую границу, а не только государственную, и способна ли она на это, да и желает ли – вот вопрос. Может, она и там будет задыхаться, только по-другому. Будь Олив до конца честна с собой, она призналась бы себе: есть что-то жизнеутверждающее в пребывании здесь, в двух шагах от реальной смерти.

Она уже винила себя в исчезновении Исаака. Он был очень зол, когда уходил через сад и бросил ей напоследок: «Желаю удачи». Казалось, миновала вечность с того январского сумеречного дня, когда Исаак сомкнул руки на горле цыпленка. Олив вспомнила свою эмоциональную реакцию на свернутую шею. Он так много дал ей, а она? Дала ли она ему что-то в ответ? Пожалуй, что нет. Она попыталась вызвать в памяти его руки на своем теле, но у нее ничего не получилось.

– Как думаешь, Исааку удалось скрыться? – как-то вечером спросила ее Сара, когда они вдвоем сидели в гостиной. Гарольд был у себя в кабинете, а Тереза наверху в спальне.

Олив зябко потерла предплечья. Запас дров кончался, и приходилось экономить.

– Не знаю.

– Конечно удалось, – уверенно сказала Сара. – Наверняка уехал на поезде.

Олив отметила про себя, что мать прекрасно выглядит, несмотря на скудный рацион и психоз Терезы, грозивший затянуть их всех в свой водоворот. Казалось, стрессовая ситуация открыла перед Сарой новые горизонты.

– Ты хочешь уехать, Лив? – спросила она.

Олив вытащила ворсинку из обшарпанного дивана. Исаак оказался прав. Как приехали, так и уедут.

– Нет, – последовал ответ. – Мой дом здесь.

Позже кто-то постучал в дверь комнаты на чердаке.

– Кто? – спросила Олив.

Тереза, шаркая, сделала пару шажков и остановилась на пороге. Она была худее обычного, волосы немного отросли, но больше всего Олив порадовал твердый взгляд.

– Вы знаете, что говорит ваш отец? – спросила она.

Олив откинулась на подушки.

– Да мало ли…

– Он говорит, что испанцы обречены.

– Не обращай внимания.

– Это несправедливо.

– Разумеется.

– Он считает, что мы не пытаемся бороться?

– Он так не думает. Обычные слова для человека со стороны.

– Здесь небезопасно.

– Я знаю, Тере.

– Вам лучше уехать.

– Я тебя не оставлю.

– Вы не из-за меня не уезжаете, сеньорита. Я знаю, почему вы еще здесь. – Девушки обменялись взглядами. – Он не вернется, – добавила Тереза.