Евгений ЧеширКо - Короткие рассказы 2014 - 2017 г. (СИ)

— Прибавляй к своим восемнадцати еще семьдесят. Вот тогда точно не ошибешься.

— Это почему? Как? — Алешка провел дряблой ладонью по своему морщинистому лицу и с ужасом посмотрел на Михаила.

— А вот так. Семьдесят шагов — семьдесят лет. Честно говоря, я очень переживал, что будет больше сотни.

— Но почему так?..

— А потому что мы в ответе за своих людей. И раз уж ты не хочешь, чтобы он погиб, то придется ответить за него своей шкурой. Теперь тебе придется очень постараться, чтобы везде за ним успеть. Если конечно, хочешь подольше прожить. Старость — она же, как известно, не очень-то и радость.

Михаил протянул руку и аккуратно, двумя пальцами, схватил пулю, которая уже смотрела своим острием прямо в лоб солдата.

— Держи, — протянул он ее Алешке, — я думаю, ты поймешь, как лучше ею распорядиться.

Постаревший ангел взял ее в руку и на несколько секунд задумался. Михаил с легкой усмешкой наблюдал за тем, что предпримет опекун молодого бойца.

— Спасибо вам, кажется, я знаю, что нужно сделать, — наконец сказал ангел, посмотрел на Михаила и, размахнувшись, бросил пулю прямо в солдата.

Звуки мгновенно заполнили тишину вокруг. Пуля, мерзко взвизгнув, ткнулась в плечо бойца, развернув его и бросив на землю.

— Ну, хирургом вряд ли станет, а, к примеру, окулистом — вполне может быть, — улыбнулся Михаил и, похлопав седого ангела по плечу, серьезно посмотрел ему в глаза, — не возвращайтесь больше сюда. Вас здесь больше никто не пожалеет. Да и мой снайпер стреляет обычно с гораздо большего расстояния…

30.04.2016

Старик медленно шел по зеленеющей аллее берлинского парка, держа за руку своего внука. Мальчик любознательно крутил головой по сторонам, то и дело пытаясь вырваться и убежать по своим мальчишеским делам. Он не очень любил эти прогулки с дедом. С ним ему было неинтересно. Радовало лишь то, что эти встречи происходили всё реже и реже.

— Сегодня я расскажу тебе одну историю, Маркус. Послушай меня…

***

Выглянув из-за угла здания, Василий резко выдохнул и, пригнувшись, рванул через улицу. Со всех сторон велась беспорядочная стрельба, и уже было непонятно, по нему ведут огонь или нет. За эту долгую войну, чувство страха не притупилось и не исчезло. Оно просто стало таким же обыденным, как, например, ощущение голода. Да, неприятно, но жить можно.

С разбегу воткнувшись в дверь, висевшую на одной петле, Василий ввалился в помещение.

— Отлично. Хоть дух можно перевести, — сам себе сказал он, и вытер рукавом пот с пыльного лица, — ну, ничего… Немножко осталось поднажать и всё. Возьмем мы этот чертов Берлин, чтоб ему икалось еще сто лет.

В помещении царил полумрак. Щели в забитых окнах пропускали немного света, но его все равно было мало. Да и солнце уже скрылось за соседними полуразрушенными зданиями. Осмотрев свою винтовку, Василий уже собрался совершить еще одну перебежку, но вдруг, каким-то шестым чувством он ощутил, что он здесь не один. Почти физически он почувствовал чей-то взгляд на своем затылке. Медленно положив палец на спусковой крючок, Василий одним резким движением обернулся и направил ствол винтовки в дальний угол помещения.

— Мать твою… — выругался он и прищурился, пытаясь получше разглядеть серый комок, притаившийся во мраке, — пацан что ли? Ну точно, пацан! Эй! Положь ружье свое! Не доводи до греха!

Забившись в самый темный угол, на бетонном полу сидел мальчик. На вид ему было около двенадцати лет. Поблескивая в темноте перепуганными глазами, он держал в дрожащих руках винтовку, черное дуло которого было направлено прямо в грудь Василия.

— Слышишь, парень? Понимаешь по-русски? Я говорю — положь ружье свое! Как там по вашему? Хенде хох, говорю!

Мальчик не двигался.

— Вот гаденыш, а! Я ж тебя пристрелю сейчас, парень! Не дури! — Василий поудобнее перехватил свою винтовку, — ты понимаешь, что война уже всё?.. Как там? Война — капут, понимаешь? Гитлер тоже капут. Кончай уже дурить.

Никакой реакции. Только винтовка в руках пацана затряслась еще больше.

— Чтоб тебя… Совсем дурной что ли… — пробормотал себе под нос Василий, — мамка где твоя, парень? Мама, понимаешь? Как же это по-немецки? Да, наверное, так и будет — мама. Где мама твоя?

Парень всхлипнул, но винтовку не опустил.

— Будет она тебя искать везде. А тебя нет нигде. Мама твоя, понимаешь? Ферштейн? Положь ружье и иди домой. Война закончится, пойдешь в школу опять. Учиться будешь, маму радовать хорошими оценками. Положи, малый, не глупи.