Маша Трауб - Тяжелый путь к сердцу через желудок [антология]

Я расстраиваюсь так, что стыдно. На глаза наворачиваются слезы. Потерю куртки я не переживала так сильно, как потерю вожделенных кастрюль.

Ко мне подходит Ольга и отдает свои бумажки. На них написано — кастрюля большая и кастрюля средняя.

— Возьми! — говорит она. — Зачем они мне? Мать испортит, а мне готовить некому.

— Ну, — тяну время я, — сегодня некому, а завтра…

— Вот завтра и куплю! — улыбается Ольга.

И я снова счастлива! И это значит, что хозяйки во мне больше, чем женщины! Потому что кастрюли важнее! А как же мой муж с «заинтересованным» взглядом?

Ну и черт с ним! Уйдет — буду любоваться кастрюльками. Они-то мне точно нервы не попортят.

Я глажу руками это красное, в желтых и синих цветах, эмалированное чудо.

Одна — для первого. Другая — для каш, пюре или компота.

Нет! Нет и нет! Зачем убивать эту красоту такими банальностями, как щи или овсянка! Поставлю на полку, пусть стоят и украшают мою кухню!

И еще — мою жизнь!

Я с благодарностью смотрю на Ольгу и уже ее не ненавижу и даже почти люблю.

Финские сигареты хватает Кетошка — три блока, для мужа. Никто не возражает.

Что сигареты! У Марьяны есть еще и итальянские макароны — целых пять пачек. Тоненькие, длинненькие, желтенькие, в красивой красной пачечке. На них написано — «Спагетти». Настоящие спагетти! Мы разглядываем их, как папуасы стеклянные бусы.

А как делить? Пачек пять, нас шестеро. Отказываться никто не собирается — благородных нет.

Назревает конфликт.

Марьяна чувствует себя виноватой и пытается спасти положение:

— Есть еще ветчина! Датская, в банке! Кому-то ее, остальным макароны.

Ветчина. Датская. В банке. Это неплохо, но… Ветчину мы все ели, а вот настоящие спагетти!

Вспоминаю из книг — томатный соус, чеснок, листья базилика. Вот с последним ингредиентом туговато. Что за птица — базилик? Можно просто — с сыром. «Российским». И ничего плохого! Нет! Макароны — мне! Потому что мои дети их обожают! Даже наши — серые, толстые и клейкие.

На ветчину соглашается Инеска — дочке Лильке в дорогу, — и мы облегченно вздыхаем. Потом наша кудесница достает полотенца — махровые, толстые, пушистые. В цветах. И целых десять штук.

Инеска решительно заявляет:

— Четыре — мне! Лильке на сборы. У них все девки с импортными полотенцами, а моя — с советским старым дерьмом. Стыдоба.

Ей никто не возражает — имеет право. Да и потом — ветчина. Совесть же у нас есть. Плещется на донышке.

Осталось шесть полотенец. Нас — четверо.

Кетошка жалобно говорит:

— А можно мне два? Одно маме на день рождения! Юбилей все-таки!

— А как делить четыре? — желчно осведомляется Ольга. — Нас-то трое!

— Два могу взять я, — тихо вякаю я.

— Да? — усмехается Наташа. — И я не прочь! Умная какая! Или у твоей мамы тоже юбилей?

Марьяна оживляется и напряженно следит за баталией. Переводит взгляд с одной на другую, ждет кровавой развязки и… По-моему, балдеет.

— Я могу вообще не брать! — обиженно говорит Кетошка и начинает хлюпать носом.

— Да бери ты! — зло обрывает ее Наташа. — Юбилей ведь, — подкалывает она.

— А третье разрежем! — вторит ей Ольга. И я уже жалею, что отдала ей куртку.

Компромисс Марьяна не предлагает.

Мы молчим, не желая уступать. Я, кстати, недавно уже уступила.

И тут в комнату входит мой муж. Весьма недовольный, невыспавшийся, с заломом на правой щеке.

— Всё, надеюсь? — спрашивает он, кивая на часы. — Три утра, между прочим.

— Это ты к чему? — срываю на нем свою злость и тут же об этом жалею.

— Да так, — жестко отвечает он. — На всякий случай. Не натешились еще, дамочки?

И я понимаю, что от лишнего полотенца я уже отказалась. Семья дороже борьбы. За полотенце — уж точно.

Тут подает голос лысый маленький Сеня.

— Покурим? — с улыбкой во весь щербатый рот предлагает он моему мужу.

Муж (желваки на лице в работе) мрачно кивает и бросает мне:

— У тебя пятнадцать минут. — И желчно добавляет: — Дорогая!

Я начинаю запихивать в сумку свои драгоценные покупки. Руки дрожат — про мужа я позабыла. И про то, что нам завтра на работу, — тоже. Мне вставать в восемь, а ему, между прочим, в шесть. То есть через два часа, с учетом дороги.

Может, лучше не ложиться? Интересно, смогу ли я это озвучить?

Марьяна ныряет в сумку и выуживает с самого дна конверт. Обычный почтовый конверт.

В голове пролетает мысль: «Завещание. Сейчас она огласит завещание. На некупленные товары повседневного спроса и пустые баулы. Свои кроссовки и Сеню — кому?»